Когда в августе 1996 г. силы cопротивления штурмом освободили чеченскую столицу, российско-чеченская война, начатая Иваном Грозным, завершилась Грозным без "Ивана". Через семь месяцев после августовских боев, 12 мая 1997 г., президенты ЧРИ и РФ подписали в Москве Договор о мире, в тексте которого отмечалось прекращение "400-летней войны". Однако в августе 1999 г. российско-чеченская война возобновилась с еще большей масштабностью и ожесточением, начав отсчет своего пятого столетия.
За весь период этой многовековой войны Россия сменила 29 властителей, многие из которых пытались уничтожить чеченцев или физически, или через ассимиляцию, или комбинируя оба эти метода. Попытки физически уничтожить чеченцев впервые были оформлены в качестве государственной программы при Екатерине II, затем к нему вернулся Николай I, который в сентябре 1829 года, после победоносного завершения русско-турецкой войны, предписал главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом генерал-фельдмаршалу И.Ф. Паскевичу: "Кончив таким образом одно славное дело, предстоит Вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее, - усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных". Какой именно народ подразумевался под "непокорным" показывает откровенное заявление предшественника Паскевича на Кавказе, генерала Ермолова: "Я не успокоюсь до тех пор, пока останется в живых хоть один чеченец". Это заявление мало чем отличается от заявлений современных российских генералов в первую и во вторую военные кампании. Так, генерал Барсуков после фиаско в Первомайском публично назвал всех чеченцев "ворами, бандитами и убийцами", генерал Трошев определил перед телекамерами возрастной ценз подлежащих уничтожению "чеченских террористов" от 10 до 65 лет, а генерал Шаманов дополнил своего коллегу, включив в категорию подлежащих уничтожению и чеченских женщин, так как, по его определению, они являются "либо женами, либо матерями, либо сестрами террористов". После этих заявлений российской пропаганде пришлось немало потрудиться, пытаясь убедить мировую общественность в том, что российская армия не уничтожает в Чечении детей, стариков и женщин.
Не менее интенсивными были попытки уничтожить чеченскую нацию и методами ассимиляции - языковой и этнической. Но к концу 80-х годов официальная советская статистика вынуждена была констатировать полный провал этой политики: число владеющих родным языком составило среди чеченцев 98,6% (самый высокий процент в СССР), а число межнациональных браков - 3% (соответственно, самый низкий процент в СССР). При этом следует учитывать, что чеченцы жили не в "союзной" республике, где разрешалось обучение детей в школах на родном языке, а в "автономной", где обучение проходило на русском языке. Что касается межнациональных браков, то при их подсчете учитывались даже браки между чеченцами и ингушами, хотя при близком языковом родстве и общности религии этих народов такие браки трудно называть "межнациональными".
Были и другие методы ассимиляции: например, сталинская депортация, помимо физического уничтожения значительной части чеченцев, косвенно преследовала цель ассимилировать оставшихся в живых, о чем свидетельствует разъединение семей и родственников, разбросанных по различным областям на огромных просторах Казахстана и Киргизии. За самовольное посещение родственников или членов семьи, живущих не то что в других областях, но и в соседних районах или даже селениях, суды приговаривали чеченцев к заключению на срок до 25 лет. "Спаситель чеченцев" Никита Хрущев, восстановивший в 1957 г. Чечено-Ингушскую республику, действовал в том же духе, но по-иному: расселял чеченцев на равнине Притеречья, чтобы, во-первых, оборвать все их связи с древними родовыми поселениями в горах, и, во-вторых, чтобы чеченцы оказались в русскоязычной казачьей среде, что ускорило бы процессы ассимиляции. Но, прекрасно владея русским языком (по исследованиям, проведенным в начале 80-х годов среди студентов российских вузов, чеченцы занимали по этому пункту второе после самих русских место), чеченцы, как говорилось выше, занимали лидирующее место среди народов СССР по знанию своего родного языка и в большинстве своем не желали забывать свои родовые корни, хотя было немало и таких, кто потерял осознание святости этих данных Всевышним ценностей, в итоге чего и у нас тоже впервые начала складываться порода "чеченцев, не помнящих родства", плеяда "чеченоязычных граждан".
2.
Этот исторический обзор не ставит цель "предъявления счетов" России, а предлагает задуматься над фактом, что чеченцы не только не погибли, но и не покорились, хотя каждый новый властитель России, сталкиваясь с сопротивлением чеченцев, думал, что применив больше войск и оружия, истребит нас, или, используя более иезуитские политические приемы, ассимилирует. Священный Коран говорит и чеченцам, и любому другому народу: "Для каждого народа есть предел. Когда придет их предел, то они не замедлят на час и не ускорят" (10:49). Кто-то верит в Коран, а кто-то верит в танки, истребители, установки залпового огня. Тем не менее, каждый, кто способен оценивать очевидное, не сможет отрицать, что вот уже пятое столетие нация, которая на своем "демографическом пике" едва насчитывала миллион человек, не только продолжает сражаться с самой мощной евразийской империей, не только не погибла и не покорилась, но и наносит ей одно поражение за другим.
Я далек от того, чтобы в качестве объяснения этого феномена предлагать читателю пропагандистский набор, составленный из "свободолюбия", "стойкости", "мужества" и т.д. Дело не в самих этих качествах, которые, бесспорно, присутствуют в чеченских воинах. Дело в тех глубинных причинах, которые не дают этим качествам угаснуть, выдохнуться в невероятном историческом напряжении, которое испытывает небольшой народ в многовековом непрерывном противоборстве с сильнейшей империей, чья армия, что бы ни говорили, всегда отличалась от армий других государств мужеством, стойкостью и упорством своих солдат (потому, что русские, все же, еще не отошли до конца от своих "варварских" корней, не трансформировались окончательно в граждан). Я хочу, чтобы читатель понял: Россия, воюя с чеченцами, столкнулась, как мне уже приходилось говорить, с непонятным и необычным для нее явлением - нацией. Конечно, это не та нация, описание которой можно найти в учебниках по этнографии и социологии. Чеченцы представляют собой нацию, являющуюся организмом, живой системой, которая содержит в себе систему эффективного управления, и основой которой являются кровнородственные объединения, из которых вырастает вся иерархия ее естественной структуры. Иначе говоря, на полях сражений российско-чеченской войны столкнулись два антагонистических мира: мир естественный, варварский и мир искусственный, государственный.
3.
Если "мир России" довольно легко определяется характеризирующими его дефинициями "государство", "цивилизация", "прогресс", "политика", то "мир Чечении" нельзя воспринимать просто как ряд противоположных определений: вместо государства - родоплеменной строй, вместо цивилизации - варварство, вместо прогресса - стабильность и вместо политики - традиции, то есть неразрывность веры, мышления, слов и поступков. Под этим простым противопоставлением пролегает более глубокий "водораздел" между двумя мирами, проходящий по линии, на которой соприкоснулись два антагонистических друг другу архетипа массового сознания - светский и сакральный, политический и фундаментальный. Для чеченцев не существует разделения бытия на "мирскую" и "религиозную" сферы, так как любой индивидуальный или коллективный поступок, слово, жест воспринимаются народным сознанием как богоугодное или, напротив, греховное. Это не значит, что чеченцы не грешат, что из их среды не выходят преступники, но чеченцев от других отличает то, что даже преступник сознает свою вину не только и не столько перед людьми, обществом, сколько перед Богом. Именно поэтому в чеченском традиционном правопорядке существовало всего три вида наказания за преступления: общественный бойкот, изгнание или, в особо тяжких случаях, смерть. Родоплеменное устройство довольствуется теми немногочисленными правовыми нормативами, которые зафиксированы в текстах Священных Писаний и укоренены в народном сознании пророками Всевышнего, чья сакральная деятельность является источником адатов. Соответственно только родоплеменной строй сохраняет и может сохранять от "нововведений" и "поправок" тот первозданный общественный правопорядок, который содержится в заповедях Единобожия и практических образцах их реализации пророками Всевышнего. Более того, только родоплеменное, "варварское" сознание может адекватно понимать и применять в жизни заповеди Творца, которые в государственных правовых системах или напрочь игнорируются, или превращены в источник бесчисленных, зачастую противоречивых, толкований.
Эта сакрализация мышления распространяется не только на частные, но и общественные алгоритмы поведения и образа жизни чеченцев. Иными словами, чеченцу недостаточно быть добропорядочным членом общества, он обязан еще соблюдать свои семейные, кровнородственные и далее - родовые, племенные и национальные обязательства. Но общество имеет право требовать от человека соблюдения этих обязательств только в том случае, если сохраняет свои традиционные социальные институты, каждый иерархический уровень которых наделяет человека ответственным статусом. Эта взаимная корреляция обязательств человека перед обществом и общества перед человеком и составляет важнейшую доминанту чеченского характера, столь загадочного и одновременно столь опасного для государства, которое требует от чеченца невозможного: преданности или хотя бы лояльности себе и своим учреждениям, а не его семье, его общине, роду, племени, наконец - народу. А так как кровнородственные и родоплеменные социумы, лишенные юридического или социального статуса, в любом государстве фактически объявлены вне закона, то вне закона государства оказывается и чеченец, для которого эти отверженные государством социумы обладают не просто первенствующим, а священным статусом.
4.
Возвращаясь в плоскость религии, следует указать на такой важнейший факт: ни один источник документального или эпического характера, ни даже атеистическая советская историография не зафиксировали малейшего противодействия чеченцев принятию Ислама. При такой (даже в наши дни тотального натиска цивилизации) преданности чеченцев своим традициям, адатам и кровнородственным обязательствам подобную лояльность к исламской религии, всенародную добровольность ее принятия и глубокую искренность, с которой она исповедуется, невозможно объяснить чем-то иным, кроме тождественности ее принципов и заповедей адатам чеченцев, родоплеменному строю, в котором они жили. Отсюда логически следует, что восстановление чеченцами своих адатов, родоплеменной организации Традиционного Порядка, есть возвращение к чистому, первозданному, кораническому - или, если сказать одним словом - фундаментальному Исламу. К тому Исламу, который, как свидетельствует Коран, проповедовали великие пророки Аллаха - от Нуха (мир ему) до Мухаммада (да благословит его Аллах и приветствует). И я убежден, что чеченцы входят в число тех народов, о которых в Священной Книге мусульман говорится: "Когда им провозглашают [Коран], они говорят: "Мы уверовали в него, он действительно истина от Господа нашего. Воистину, мы и прежде были предавшимися [Аллаху]" (28:53). Принцип Единобожия гласит, что Бог - Верховный Суверен людей, их полновластный Господин, а высшее, фундаментальное предназначение людей - вновь обрести потерянный рай, неукоснительно соблюдая Божьи заповеди в частной и общественной жизни, сохраняя, наряду с этой главной святыней - верой, и две другие, проистекающие из нее святыни: землю, окружающую среду и принцип ближнего, реализованный в узах семейного и кровного родства. Из этого свода обязательств формулируется модель жизни, которой придерживаются чеченцы и которую можно выразить тремя словами: Народ, Почва, Вера, или, как это звучит по-чеченски, "Нохчи-Латта-Ислам". Этой вневременной сакральной модели бытия соответствует только родоплеменной строй, ибо антипод последнего, государство, заменяет суверенитет Бога и Его законов суверенитетом земной, человеческой власти и человеческих законов. В этих противоположных, непримиримых основах бытия - суть, смысл и глубинные причины Российско-Чеченского противоборства.
5.
Завоевание Кавказа Россией в XIX столетии было обусловлено отнюдь не наличием у империи регулярной армии, оснащенной современным на ту эпоху вооружением: многолетняя продолжительность нынешних войн и бессилие русских подавить чеченское сопротивление - яркое тому доказательство. Причина в другом. Чеченские лидеры, вместо того, чтобы всецело воссоздать Традиционный Порядок народа с его сакральной иерархией, и тем обрести великую силу для победы над российской агрессией, избрали другой путь - путь построения государства. Видя, что несмотря на очевидное превосходство чеченских бойцов над врагом, война длится от поколения к поколению, что, невзирая на гигантский урон, наносимый горцами, российские силы не иссякают, чеченские предводители пришли к выводу, что объясняется это способностью государственной системы рекрутировать людей и бросать их в нужный момент в нужное направление. Стало забываться, что иерархия Традиционного Порядка с равной эффективностью действует и в мирное, и в военное время, так как все его структурные подразделения в случае опасности становятся военными подразделениями, подчиненными национальному лидеру, который в строгом соответствии с Божьими заповедями в мирное время осуществляет в обществе арбитражную власть, а в случае войны принимает функции главнокомандующего. Национальный лидер в случае войны или сам возглавляет поход, или, если какие-то обстоятельства этому препятствуют, после совета с родовыми и племенными лидерами, но всегда своим решением - назначает военного руководителя. Такая система позволяла мобилизовать столько войск, сколько нужно, а в случае необходимости - поднять всю боеспособную часть народа, то есть, говоря современным языком, провести "тотальную мобилизацию". С разрушением "интегральной вершины" Традиционного Порядка народа, то есть института национального лидера и Совета Страны, подчиненность всех кровнородственных и родоплеменных структур чеченского народа единой воле, или, говоря иначе, ее состояние как единого организма было нарушено, что негативно отражалось на военных действиях. И поэтому чеченские военные предводители решили установить систему государства и в Чечении, чтобы мобилизовать на войну всех или значительную часть чеченцев, не осознавая, что принудительную мобилизацию можно провести, лишь сломив боевой дух народа. Но в таком случае масса побеждает массу, количество противостоит количеству, что предрешает поражение малочисленных народов в столкновении с сильными державами. Только Традиционный Порядок с его высочайшим нравственным наполнением есть то, что необходимо чеченцам, ибо он дает достаточное количество бойцов, сохраняя при этом их боевые качества.
6.
Проиллюстрирую это утверждение на примере такого авторитетного в чеченской памяти историко-религиозного деятеля первой половины XIX века, как Ташу-Хаджи.
В этом человеке, который получил посвящение в суфийский орден Накшбандийа вместе со званием шейха "с особыми полномочиями" и с "абсолютным разрешением" ("изн мутлак") проповедовать "в землях от Чечении до Анапы", сочетались глубокие знания Ислама и бесстрашие воина. Став общепризнанным имамом равнинной и горной Чечении и верховным арбитром в разрешении правовых конфликтов в чеченском обществе, он, по словам исследователя, "никогда не пытался перейти те границы, которые создавал его устремлениям к политическому объединению страны сам характер родоплеменного чеченского общества. И хотя он и был накшбандийским шейхом, легитимность его действий обеспечивалась не только религией: прежде всего он отождествлял себя с существующим традиционным жизнеустройством, из которого он сам вышел и поднялся к власти. Он не пытался внедрить учреждения, обеспечивающие соблюдение правопорядка (как суд и полиция), как не пытался и ввести единую систему налогообложения. Он стремился сделать только то, что, как он считал, могло быть принято чеченцами" (А.Зелькина. Ислам в Чечне до российского завоевания).
Когда же Ташу-Хаджи, руководствуясь военными соображениями, не только дал убежище имаму Шамилю в Чечении в горах Шатоя, но и "способствовал тому, чтобы его власть признали сначала горная и равнинная Чечня, а затем северный и центральный Дагестан" - социальная обстановка в Чечении стала меняться, и весьма показательно, какой именно традиционный институт чеченского общества первым подвергся "государственной" деформации. Тот же автор пишет: "Объединив чеченские племенные союзы под своей властью, Шамиль приступил к осуществлению своих далеко идущих реформ. Его главной задачей было обеспечение действенности шариата как единой правовой системы, которая должна была вытеснить различные местные своды законов. Эта реформа была направлена прежде всего ... против многовековой традиции кровной мести... Введя понятия личной, а не коллективной ответственности, а также финансовой компенсации (деньги за пролитую кровь) в том виде, как они были установлены шариатом, Шамиль в значительной степени сократил ту почву, которая порождала межплеменную вражду и раздоры".
Чтобы прояснить себе суть этой "шариатской" (точнее "госшариатской") реформы, заменившей принцип коллективной общинной ответственности на принцип ответственности сугубо индивидуальной, необходимо еще раз поговорить об этом законе, до сих пор сохраняющем важнейшее значение в чеченском обществе.
7.
Если, к примеру, в так называемых "исламских странах" возмездию подлежит исключительно прямой виновник преступления, что представляет собой трансформацию коранического шариата в "государственный шариат", то у чеченцев, как уже говорилось в предыдущей главе, до сих пор обладает нормативной силой адат, допускающий месть не только "обладателю виновной руки", но и его близкому родственнику. Коранический аят (2:178-179), в котором четко и ясно обозначен принцип равноценного возмездия, то есть принцип общинной (коллективной) ответственности, трактуется богословами через государственную призму и, соответственно, в пользу государства, правовая система которого (каким бы ни было само государство) всегда базируется исключительно на принципе индивидуальной ответственности. Иначе и быть не может, поскольку государство является аппаратом принуждения, а принуждение может осуществляться только в том случае, если государство обладает абсолютным силовым превосходством над обществом. А это превосходство обеспечивается тем, что государство имеет дело не со сплоченными, органически едиными сегментами общества в виде кровнородственных общин, родов и племен, каждый из которых имеет свое эффективное самоуправление и свои вооруженные силы, а с отдельным индивидом, подданным, гражданином, который бессилен противостоять государственным карательным органам и поэтому вынужден соблюдать все устанавливаемые государственной властью законы.
Естественно, государственные чиновники прекрасно понимают эту закономерность, и поэтому ни одно государство, как бы оно не называлось: исламским, шариатским, светским, демократическим, монархическим или советским - не мирится и не может мириться с общинным принципом коллективной ответственности, который ставит под угрозу возмездия любого чиновника, полицейского и т. д., которые посягают на жизнь, свободу и достоинство представителя общины и этим парализует карательные функции государства, то есть делают государство и государственную власть фикцией. Поэтому принцип коллективной ответственности был изъят "госшариатом" из общего контекста мусульманского права, он игнорируется или отрицается судопроизводством любого "исламского" государства, и это привело к тому, что один из основополагающих законов того общественного устройства, которое Всевышний заповедовал для справедливой жизни людей, стал в исламском мире явлением автономного характера. Иными словами, среди всех мусульманских народов только чеченцы, соблюдая кровнородственные обязательства до седьмого колена, в том числе и обязательство мстить не только прямому виновнику, но и любому представителю его "большой семьи", сохранили взаимозависимость коранических заповедей кровной мести и кровного родства, не разделили Коран на части, как это произошло с внедрением в общественную жизнь мусульманских народов нормативной практики индивидуальной ответственности Всевышний обращает к Своему Пророку (да благословит его Аллах и приветствует) следующее повеление: "Не простирай же глаз своих к тем (благам), что дали Мы на пользу семьям (из неверных), и не печалься из-за них, а преклони свое крыло к благочестивым и скажи: "Я - истинно, вам увещеватель ясный, (чтоб уберечь вас от того), что ниспослали Мы на разделяющих Писание по предпочтениям и корысти, а также и на тех, которые Коран разбили на обрывки. А потому, клянусь твоим Владыкой, Мы непременно спросим с них (сполна) за все дела их (и поступки)" (15:88-93).
8.
В силу сохранности коллективной общинной ответственности, в чеченском обществе никто, даже обезопасив себя охраной, не мог рассчитывать, что проявленное им насилие останется без возмездия, ибо если он стал пренебрегать жизнями своих близких, то сами родственники (как это неоднократно и случалось) нашли бы способ его нейтрализовать.
Так произошло с одним из виднейших чеченских военных предводителей, наибом Шамиля, Шоаипом из тэйпа Центорой, названным в русской литературе "маршалом лесной войны", человеком редкого бесстрашия и, к сожалению, редкой педантичности в выполнении государственных указов Имамата. Пытаясь обеспечить восполнение человеческих потерь в ходе ожесточенной войны, имам Шамиль издал указ, предписывающий всем юношам и девушкам, достигшим 15-летнего возраста, а также вдовам и одиноким мужчинам детородного возраста вступить в брак. При этом девушке, достигшей 15-ти лет, давался месяц на выбор спутника жизни, а если она не делала такого выбора, то наиб имел право выдать ее замуж за любого мужчину по своему усмотрению. Если же девушка проявляла строптивость, ее подвергали заключению в "зиндан" (тюремную яму). Чеченский историк так описывает обстоятельства убийства Шоаипа: "Шоаип посватал дочь своего родственника Хамти за одного из своих соратников (юххера стаг). Но отец девушки ответил, что его дочь не согласна. Тогда Шоаип приказал посадить ее в яму. Отец девушки послал к Шоаипу делегацию. Но Шоаип ответил, что он не выпустит ее до тех пор, пока она не выйдет замуж за того, кого он ей указал. Говорят, эта девушка была первой красавицей в ауле. Назначенный ей жених был коноводом у Шоаипа и притом в годах. А ей было 16-17 лет...
Однако, проявив принципиальность, Шоаип-мулла нарушил тэйповое братство и поступил наперекор собственно чеченским обычаям: он опозорил девушку и ее род тем, что посадил ее в яму (темницу). Согласно Адату (обычному праву чеченцев), такой поступок подлежал каре. Это понимали все родичи Шоаипа-муллы".
Близкие родственники Шоаипа в категорической форме потребовали от него немедленно освободить девушку и предпринять действия к тому, чтобы загладить свою вину перед родственниками девушки. Историк продолжает:
"Однако Шоаип-мулла, один из видных руководителей мюридистского движения, знаменитый полководец Имамата, сподвижник и единомышленник Шамиля, в борьбе мусульманского (реформированного Шамилем) шариата с горским Адатом был непреклонен и решителен.
Принципиальность 40-летнего наиба и привела к тому, что в начале марта 1844 г. его двоюродные братья по отцовской линии, не желая навлекать позор на свой род, убили Шоаипа" (Далхан Хожаев. Чеченцы в русско-кавказской войне. Грозный, 1998 год).
9.
Никакие "политические расчеты", никакие веяния времени не могут затмить для чеченцев, сохраняющих родоплеменное сознание, главный принцип, определяющий их земное бытие, - "истиной творить справедливость" и соблюдать вытекающий из этого принципа закон адекватного возмездия. Полагая, что без построения государства вековую войну с Россией невозможно победно завершить, чеченские лидеры не только сами стали заложниками политики, но и сделали ее заложником весь народ, живущий несовместимой с политикой традиционной жизнью. Главное препятствие к построению государства чеченские лидеры видели в принципе коллективной ответственности, которого придерживалось общество, и решили его обойти, создав "Имамат", то есть чечено-дагестанское "интернациональное" государство. Это позволяло поставить во главе объединенного государства представителя другой национальности и оградить его от кровной мести, дав ему и его семье отборную гвардию из чеченцев - представителей разных тэйпов, поклявшихся на Коране соблюдать ему верность. Чтобы добраться до имама или его семьи, пришлось бы пролить кровь чеченца, а это превратило бы мстителей из преследователей в преследуемых.
Помимо этого, чеченские лидеры убедили себя и народ, что избрание имамом нечеченца продемонстрирует "интернациональный" характер антироссийских сил и расширит фронт сопротивления русским в пределах всего Кавказа. Подняв на борьбу с наступающей империей и другие горские народы, можно было, по мнению чеченских наибов, не только облегчить положение чеченцев, но и ускорить достижение победы в войне.
У извечно традиционного чеченского общества не было и не могло быть опыта строительства государства, но эта задача облегчалась тем, что в соседнем Дагестане, населенном десятками в значительной мере феодализировавшихся народов, уже шел процесс создания единого многонационального государства - Имамата. Характерно, что первый лидер объединенного Кавказа чеченец Мансур никогда, ни в одном из своих заявлений, не называл себя лидером Чечении. Это показывает, что установить в Чечении государственную власть можно было только "присоединив" ее к уже существующей государственной системе. В отличие от Чечении, у соседних народов, в частности, у дагестанцев, уже сложились традиции подчинения феодальной власти, что и объясняет появление известных имамов Дагестана.
Читатель может возразить, что первым имамом Кавказа был не представитель соседних феодальных обществ, а чеченец Ушурм, вошедший в историю как шейх Мансур, который впервые объединил горские народы Кавказа "от моря до моря" и шесть лет вел упорную борьбу с Россией в эпоху Екатерины II. Однако следует знать, что чеченцы воспринимали шейха Мансура (как позднее и Ташу-Хаджи) не как "политического лидера", не как "государственного руководителя", а в качестве духовного пастыря и военного предводителя, что не противоречило традиционному общественному устройству народа. Иначе обстояло дело с соседними народами: их подчинение харизматической власти шейха Мансура произошло через посредничество подчинившихся ему местных феодалов, которые признали в нем "верховного сюзерена", "главного князя", то есть поставили на вершину феодальной иерархии в качестве политического, государственного руководителя. Примечательно, что хотя войну против России шейх Мансур начал в Чечении с разгрома в Алдинском лесу отрядов полковника Пиери, в дальнейшем его ставка находилась на Западном Кавказе, где феодальные отношения были наиболее развитыми и где князья обеспечивали ему лояльность народа.
Таких условий в Чечении не было, как не было и других путей для легитимизации "своей", "национальной" государственной власти, поскольку, как уже говорилось, этому препятствовал закон коллективной ответственности. Поэтому для построения в Чечении государства оставался единственный путь - призвать чужеземца, который, обладая известной харизмой религиозного деятеля и храброго воина, при поддержке чеченских лидеров имел шансы запустить процесс огосударствления чеченцев. Названными качествами обладал имам Шамиль.
10.
Чтобы уяснить себе природу Имамата, необходимо коснуться тех теоретических предпосылок, на которых он создавался. Известно, что будущие дагестанские имамы Гази-Магомед и Шамиль обучались наукам в стенах прославленной на всем мусульманском Кавказе школы ученого Саида Араканского. Известно также, что некоторые книги из своей богатейшей библиотеки Саид Араканский - как отмечается историками Имамата - скрывал от учеников. Среди них - книга знаменитого средневекового арабского ученого Ибн Таймийа "Политика шариата в создании и улучшении государства". Гази-Магомед тайно переписал эту книгу и детально изучил вместе с Шамилем. Впоследствии именно идеи Ибн Таймийа нашли свою реализацию в идеологической и административной деятельности дагестанских имамов по построению государства "Имамат".
Следует обратить внимание на тот факт, что Саид Араканский, будучи уроженцем Кавказа и хорошо зная местные социальные условия, счел за благо скрыть труд Ибн Таймийа от своих учеников: здесь может быть только одно объяснение - ученый считал, что принципы, изложенные в этом труде, вредны для Кавказа и, самое главное - не во всем приемлемы с точки зрения ортодоксального Ислама. Все иные объяснения сокрытия этой книги от учеников не имеют ни рациональных, ни нравственных оснований.
Чтобы читатель, мало знакомый с тонкостями правовых систем, исторически сложившихся в нормативной практике мусульманских обществ, имел представление о характере и последствиях реформаторской деятельности Ибн Таймийа, необходимо сделать краткое отступление. К моменту рождения Ибн Таймийа (1263 год) в исламском мире существовало семь школ или направлений мусульманского права (мазхабы или фикхи): четыре в суннизме (шафиитский, маликитский, ханафитский и ханбалитский), один в шиизме (джафаритский), а также зейдистский и хариджитский. В наши дни реальным влиянием на общественную жизнь мусульман обладают только четыре суннитские и один шиитский мазхабы.
Различия между мазхабами обусловлены отношением к источникам права, которыми являются Коран, хадисы (Сунна Пророка - да благословит его Аллах и приветствует), кияс (суждение по аналогии), иджма (согласное мнение членов общины), рай (свободное индивидуальное суждение), а также обычаи и традиции отдельных мусульманских народов, не противоречащие букве и духу Корана и Сунны. Само формирование мазхабов (шариатских школ) происходило в жарких дискуссиях в среде исламских теологов и юристов и, в конце концов, в X веке утвердились названные мазхабы и любое новое суждение или поправка к выработанным в них правовым системам были запрещены как святотатство. "Врата иджтихада" (то есть новых толкований источников шариата) были "закрыты". Обязанностью любого мусульманина стал "таклид" - четкое и строгое следование учению своей школы (мазхаба).
Необходимо отметить, что формирование мазхабов проходило в тот период, когда ранний Халифат, сохранявший в общественной структуре и нормативной практике многие из установлений Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), переродился в имперскую систему Омейядов и Аббасидов. Иначе говоря, мазхабы сложились в то время, когда умма, созданная Пророком (да благословит его Аллах и приветствует) на общинных началах, в итоге деятельности "мусульманских императоров", воцарившихся после праведных халифов, все отчетливее приобретала структуру и внешние атрибуты имперского государства. В составе Халифата находилось множество народов со своими языками, традициями, обычаями, и имперские теологи и юристы свели все это многообразие к нескольким мазхабам, что должно было остановить центробежные тенденции среди народов, входящих в Халифат.
Мазхабы, "закрыв врата иджтихада", законсервировали "переходное состояние", в котором переплелись несовместимые между собой общинные начала уммы Пророка (да благословит его Аллах и приветствует) и нарождающиеся государственные институты "имперского Халифата". Таким образом, консерватизм мазхабов явился препятствием как на пути дальнейшей модернизации государственной системы с соответствующей модернизацией ее правовой основы, так и на пути возрождения чистых, коранических основ общественной жизни мусульман, чьи образцы установил своей практической деятельностью Пророк (да благословит его Аллах и приветствует).
Конечно, мазхабы не могли находиться в состоянии "закрытости" долгое время, так как, сформировавшись на определенном инновативном уровне, они заложили в свою систему принцип модернизма, тот "вирус", который рано или поздно должен был вызвать реформы. И этим реформатором стал Ибн Таймийа, о котором в исламском богословии говорится, что он "открыл врата иджтихада". За это он поплатился свободой, но запустил механизм перемен, открыв дорогу всем последующим реформаторам исламского общества и его правовых норм. Сам Ибн Таймийа, исходя из сложившихся в современную ему эпоху реалий (фактический распад в 1258 г., с разгромом монголами Багдада, до этого еще формально единого Халифата, экспансия крестоносцев и т.д.), предложил целый ряд новых реформ, узаконивающих существующее положение вещей, но главное, что он сделал - это прецедент подчинения правовой системы исламских обществ сложившейся действительности и открытие дороги к ускоренной модернизации "исламских" государств с устранением всех "пережитков", мешающих прогрессу.
11.
Вполне закономерно, что именно концепции Ибн Таймийа стали основой для реформаторского учения, выдвинутого в середине XVIII века Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом, который опирался на вывод Ибн Таймийа о том, что допустимо создавать отдельные "исламские государства" вне границ единого Халифата, каковым в то время считалась Османская империя. Учение Абд аль-Ваххаба стало идеологической базой созданного под эгидой Саудидов "ваххабитского государства" в Аравии. Немного времени понадобилось Саудидам, чтобы понять, что главным препятствием на пути форсированного строительства "сильного государства" являются "родоплеменные пережитки" и их основа - кровнородственные отношения. Начались аресты старейшин родов и племен, а вместо кровнородственного братства была введена система "ихванства" - "братства по религии", что являлось наиболее изощренной формой разложения традиционного общества, ибо сопротивление "ихванству" расценивалось как акт вероотступничества. Закономерным этапом этого прогрессивного развития явился официально изданный в 1962 г. королевский указ для учрежденного государством совета улемов: "Коран и Сунна неизменны, но они не могут применяться к современным проблемам без соответствующего толкования; новый совет - механизм для применения такого рода". В этом указе в почти незавуалированной форме от богословов (знатоков шариата) требуется истолковывать (точнее - перетолковывать) Коран и Сунну в духе внедряемых в общество "прогрессивных инноваций". Это - первый шаг к отделению, как и на Западе, религии от государства.
Теперь мы четче осознаем, что главное сходство между королевством Саудидов и Имаматом Шамиля заключается в той целенаправленной последовательности, с которой обе эти системы в полном соответствии с внутренней логикой реформаторских концепций Ибн Таймийа сокрушали несовместимые с государством родоплеменные отношения и ту основу, на которой они вырастают - кровнородственные, общинные ячейки. Последнее в обоих случаях проводилось заменой принципа коллективной (общинной) ответственности, являющегося стержнем системы кровного родства, принципом индивидуальной ответственности, являющимся, как уже отмечалось, главным принципом любого вида государственной судебной системы.
12.
После сказанного станет яснее логика, которая привела чеченских военных лидеров к выводу, что включение Чечении в правовую систему Имамата способно в короткое время устранить то препятствие на пути строительства государства, которым являлся неукоснительно соблюдаемый чеченцами принцип общинной (коллективной) ответственности. Чтобы устранить это препятствие, было решено объединить Чечению с Имаматом. Для этого имам Шамиль (который после поражения под Ахульго в 1839 г. скрывался от преследования российских войск в Чечении) был приглашен в Урус-Мартан и там, в 1840 г., провозглашен имамом Чечении и Дагестана. Примечательно, что Шамиль, зная как трудно ему будет "огосударствить" чеченцев, дважды отклонял приглашения явиться в Урус-Мартан.
Но перед началом "реформирования" Чечении было необходимо восстановить власть Шамиля в Дагестане. С этой целью чеченские наибы, опираясь на высокий авторитет Ташу-Хаджи, собрали войско, во главе которого Шамиль совершил поход в Дагестан и вновь привел в покорность вышедшие из повиновения имаматской власти земли. После этого были предприняты попытки огосударствить и чеченцев, которые, впрочем, имели лишь частичный успех. О состоянии чеченского общества сразу же после падения Имамата и о том, насколько мало его затронули государствообразующие реформы Шамиля, можно судить по высказыванию русского военного историка А. П. Берже, который в 1859 г. отмечал: "Общественный быт чеченцев отличается в своем устройстве тою патриархальностью и простотою, какие находим в первобытных обществах, до которых еще не коснулась современность ни одною из своих разнообразных сторон гражданственной жизни. У чеченцев нет тех сословных подразделений, которые составляют характер обществ, европейски организованных. Чеченцы в своем замкнутом кругу образуют между собою класс - людей вольных, и никаких феодальных привилегий мы не находим между ними". Однако не следует недооценивать последствий тех двух десятилетий, которые чеченцы провели в "своем" государстве. Это разрушило традиционную организацию народа и в общественном мышлении чеченцев стало укореняться мнение, что одну общественную организацию (родоплеменную) можно с успехом заменить другой, более "современной" (государственной), и при этом сохранять святые для настоящих чеченцев кровнородственные узы, традиции и обычаи. Именно это глубокое заблуждение и заставляет чеченцев выдвигать идею "национального государства", в которой сливаются несовместимые понятия традиционного народа и инновативного государства.
Конечно, как и среди аравийских арабов, среди чеченцев государственные нововведения невозможно было внедрить, не опираясь на почву религии, и поэтому была развернута пропаганда несовместимости их национальных традиций с исламскими законами. Святое отношение чеченцев к адатам было подорвано нарочитым противопоставлением законов "первых отцов" святости Корана, хотя они имеют единый источник - Откровение Всевышнего. С адатами, в целях их компрометации, связывались различные суеверия; за обычаи выдавались их прямые нарушения, в силу тех или иных обстоятельств проникшие в народную жизнь. То, что несли идеологи имамата на замену адатам, представляло собой напластования из коранических заповедей, оторванных от контекста и приведенных в соответствие с принципом государственного устройства различных "исламских стран", из хадисов, из обычаев различных народов, из разработок средневековых юристов (в частности, уже упоминавшегося Ибн Таймийа) и богословов - словом, среди чеченцев внедрялась "правовая смесь" "госшариата", разрывающая родственные узы и насаждающая казенно-бюрократическую систему управления. Чуть ниже, при описании тех методов и идеологических обоснований, которые ихваны уже в наше время использовали для подрыва чеченских традиций, читатель легко обнаружит "схожий почерк".
13.
Наиболее характерны в этом отношении общие принципы организации современных ихванских "джамаатов" в Чечении и отрядов "муртазеков" при имаме Шамиле. В обоих случаях мы наблюдаем сугубо территориальный - при нарочитом отрицании кровнородственных связей - принцип организации этих военно-политических формирований, и их полную экономическую зависимость от своих руководителей. Царский генерал Д.В. Пассек так описывает структуру и функции "муртазеков", которые "составляют постоянных служителей Шамиля, обрекших жизнь свою в жертву для утверждения шариата. Муртазеки составляют тайную полицию, опричников Шамиля. Они наблюдают за строгим исполнением его приказаний, за верностью жителей, за малейшее подозрение штрафуют. Чтобы не было лицеприятия (то есть проявлений родственных чувств. - Авт.), муртазеки одного общества помещаются в аулы другого и при том они, по большей части, люди бедные и незначительные". Этот "классовый" метод отбора демонстрирует ту продуманность, с которой администрация Шамиля привязывала к себе горцев не только идеологически, но и экономически. При этом следует отметить и такой показательный факт: несмотря на то, что сами муртазеки рекрутировались по большей части в Дагестане, постоянной "базой" для их размещения, по свидетельству историка XIX века Н.Ф. Дубровина, являлась Чечения. И это легко объяснимо, так как в самом Дагестане, где традиционные общественные устои были подорваны феодализмом, муртазекам, по большому счету, делать было нечего: объектом "огосударствления" являлась Чечения с ее кровнородственными и родоплеменными "пережитками".
Более развернуто этот процесс описывает А. Зелькина, ссылаясь на архивы и исторические свидетельства. Она пишет:
"Постоянным источником недовольства (чеченцев. - Авт.) была земельная политика имама. Дагестанские мухаджиры (переселенцы. - Авт.), которые сосредоточили в своих руках ключевые должности в имамате Шамиля, получали от Шамиля (или какими-то другими доступными им способами, зачастую злоупотребляя своей властью) землю, бывшую общинной собственностью чеченцев. Это нарушало законы обычного права, направленные на то, чтобы земля не переходила в руки иноплеменников, и делало общинную землю (например, только что очищенные от леса и освоенные поля и т.д.) частной собственностью. В результате этого в Чечне появился ранее никогда не существовавший класс богатых землевладельцев, что нарушало традиционные общественные отношения.
Конфликты возникали и из-за попыток Шамиля ввести централизованную систему налогообложения. И дело было не только в том, что чеченцы не привыкли к упорядоченной выплате налогов, но и в том, что они должны были нести их основную тяжесть. По установленным Шамилем правилам налогообложения, закят составлял 12 процентов с зерновых, 1 процент со скота и 2 процента с денежных доходов, а это значило, что чеченцы, занимавшиеся преимущественно земледелием, должны были платить в 12 раз больше, чем скотоводы-дагестанцы.
Эти меры вызвали широкое недовольство чеченцев, которые открыто восставали против политики имама, направленной на централизацию. Чтобы побороть сепаратистские настроения чеченцев, Шамиль ввел особую систему наказаний как для отдельных лиц (заключение в тюрьму в сочетании с большими штрафами), так и для целых групп (переселение целых аулов). Эти меры осуществляли стражи-"муртазеки", которых обычно набирали из числа дагестанских мюридов Шамиля".
Как мы видим, имам Шамиль, отменив коллективную (общинную) ответственность в ее традиционном виде как "противоречащую шариату" (то есть государству), счел возможным включить эту ответственность в арсенал государственных карательных мер, как позднее это сделали большевики, наказывавшие не только "врагов народа", но и их семьи. "Дагестанизация" правящей элиты Имамата привела к тому, что Шамиль даже попытался сместить в 1841 г. с поста наиба приведшего его к власти Ташу-Хаджи, но чеченцы, убив ставленника Шамиля, заставили его вернуть Ташу-Хаджи на свое место.
14.
Именно в эпоху имамата между чеченцами впервые появились разногласия и столкновения, вызванные политическими причинами - репрессии власти против непокорных и восстания против засилья власти. Нет сомнений в том, что победи Шамиль в войне с Россией, в Чечении и Дагестане установилась бы государственная система, тождественная Саудовской: тем более, что Шамиль, как установлено историками, был хорошо знаком с трудами Мухаммада Абд аль-Ваххаба и, в соответствии с Саудовской моделью государственной власти, в середине 50-х годов, объявив своего сына наследником власти, попытался установить монархию.
При этом необходимо подчеркнуть еще одно сходство в поведении Шамиля и Саудидов. Если чеченцы в Имамате составляли основной костяк вооруженных сил, сражавшихся с российскими войсками, то "внутренние войска", выполнявшие в Чечении полицейские и фискальные функции, рекрутировались из дагестанцев. Точно так же и в государстве Саудидов арабские племена вели сражения на "внешнем фронте" против турецких, сирийских или египетских войск, тогда как "полицейские функции" возлагались на отряды, составленные из африканских рабов или вольноотпущенников из среды тех же рабов. И это вполне закономерно при попытке трансформировать традиционное общество в государство, поскольку трудно было бы ожидать от чеченцев, чтобы они собственноручно уничтожали свой традиционный образ жизни, как трудно было бы ожидать подобного и от аравийских племен.
На попытки Шамиля установить наследственную монархию чеченские наибы ответили ставшими крылатыми словами: "Имамом станет тот, чья сабля острее". Этот ответ показывает, насколько забыли чеченские лидеры сакральные принципы и четкую процедуру организации власти в Традиционном Порядке, лидерство в котором никогда не определялось "остротой сабли", а предполагало поэтапное выдвижение на вершину "национальной горы" лучшего из лучших и первого среди равных. Методы установления общественной власти четко показывают уровень состояния самого общества и господствующее в нем социальное мировоззрение. И в ответе чеченских наибов Шамилю ясно проступает характерное мышление общества "военной демократии", "вождизма" - первого этапа разложения родоплеменного Традиционного Порядка.
15.
Русский историк-кавказовед, профессор Н. Покровский, описывая, как Имамат подрывал в Чечении родовой строй, отмечает, что "в этом отношении царизм аттестует политику имамата с самой лучшей стороны". И в качестве доказательства приводит выдержку из отчета наместника на Кавказе фельдмаршала Барятинского: "По странному стечению обстоятельств это начало (речь идет об имаматской системе управления горцами. - Авт.) было общим и русской власти, и враждебному нам мюридизму. Шамиль и его предшественники не щадили ничего, чтобы стереть родовые отличия, уничтожить народное законодательство (адаты - Н.П.) и поставить на его место чистый (читай "государственный". - Авт.) шариат". Известно, что главный удар Шамиль направил на адат кровомщения. Как признавал Н.Ф. Дубровин, "Шамиль покончил с кровной местью". Говоря другими словами, имам Шамиль, руководствуясь логикой строительства государства, попытался парализовать прямую кораническую заповедь, которая уже приводилась в этой работе: "О вы, которые уверовали! Предписано вам возмездие за убитых: свободный - за свободного, раб - за раба, женщина - за женщину. Если убийца прощен родственником убитого - своим братом по вере, - то убийце следует поступить согласно обычаю и уплатить достойный выкуп. Это - облегчение вам от вашего Господа и милость. А тому, кто преступит (эту заповедь) после разъяснения - мучительная кара. Для вас в возмездии - основы жизни, о обладатели разума! Быть может, вы станете богобоязненными" (Коран, 2:178-179). И опять - "странное совпадение": в своей "Прокламации чеченскому народу" политический противник Шамиля, имперский наместник на Кавказе князь А.И. Барятинский писал: "Вы отныне должны быть убеждены, что ваша вера, ваша собственность и ваши обычаи остаются неприкосновенными. Один только обычай кровной мести, как противный Богу (!) и наносящий непоправимый вред лицам, должен быть уничтожен между вами".
Сторонники государства, сталкиваясь с традиционным обществом, где осознанно, где интуитивно, но всегда понимают, что стержнем, на котором держится внегосударственный Традиционный Порядок, является естественный закон "око за око", субъектами которого являются не индивиды, а кровнородственные общины. Иными словами, понимают, что государству в системе кровной мести угрожают два предписанных Богом принципа: право ближнего на совершение воздаяния и общинная ответственность при совершении воздаяния. И поэтому то единодушие, которое проявили в попытках искоренить в Чечении кровную месть и имам Шамиль, и царская администрация, объясняется, очевидно, тем, что кровная месть в чеченском обществе осуществлялась в форме коллективной (общинной) ответственности.
Однако во всех этих "странных совпадениях" политики России и Имамата нет ничего странного, так как любое государство - "свое" или "чужое", "светское" или "исламское", российское или "шариатское" - с равным усердием уничтожает в народах все живое, естественное, первозданное, заменяя истинно национальное искусственным, суррогатным, будь то "Уложение Российской империи", "Конституция" или "госшариат". Такова неизменная, всегда губительная для живого организма народа природа государства, какой бы идеологией оно себя ни камуфлировало.
Разумеется, сказанное ни в коей мере не умаляет заслуг Шамиля и всех наибов, храбро сражавшихся за веру и свободу; их трагическое заблуждение состояло в том, что они пошли по пути строительства государства, возлагая на него не оправдавшиеся надежды.
16.
Дагестанские народы, привыкшие к феодальной власти и утерявшие общинно-родовые принципы в образе жизни, легко подчинились "госшариату", но в Чечении руководству имамата приходилось действовать более осторожно, учитывая глубокое почитание и силу кровнородственных отношений и родоплеменных традиций чеченцев. Насколько сильно эти традиции сохранились даже после двадцатилетнего деформирующего воздействия на чеченцев государства Имамат и последующих цивилизаторских "инъекций" российской администрации, показывает наблюдение русского автора Н. Семенова (1895 год.) за общественным бытом и национальным характером чеченцев после тридцати пяти лет пребывания чеченцев под военно-административным управлением России: "В пору агнатических (то есть родовых. - Авт.) союзов образ мужчины-воина, дружинника, защитника союза, поднимается на степень всеобъемлющего народного идеала, накладывающего свою печать на всю жизнь во всех ее проявлениях. Как должен был рисоваться этот образ перед умственным взором древнего кавказского горца, - об этом мы можем судить по воззрениям чеченцев - народа, весьма слабо поддающегося влиянию времени и обстоятельств. Истинный воин по этим воззрениям прежде всего должен обладать всеми свойствами и качествами героической эпохи человечества: он должен быть очень равнодушен к жизни, любить не мир и покой, а всякого рода опасности и бранные тревоги, должен быть отважен, непоколебимо тверд, терпелив и вынослив".
Прошло около полутора столетий после пленения имама Шамиля и опять - та же констатация: чеченцы очень мало изменились, оставшись, по образному сравнению Валерии Новодворской (взятому ею из "Хаджи-Мурата" Л.Н. Толстого), "колючим репейником" в "букете цивилизованных народов":
"Прошло полтора века, а тот, непокорный и неподсудный цивилизации и "порядку" репей, яркий, необычный, красивый, трижды вырванный из земли, перееханный, затоптанный, все еще не сдался. Даже залитый кровью он представляет проблему: его нельзя выкорчевать из земли, в кровь не исколов рук...
Прошло 150 лет, но с горцами те же проблемы: они не годятся для букета. Не годились для букета российско-имперского, советского, веймарско-мстительного - не пригодятся и для ЕС. В Европе не принято дарить вещь, которая понравилась гостю; не принято принимать каждого "кунака", вообще ночевать друг у друга не принято. Не принято укрывать от правосудия другого парижанина, берлинца, лондонца, американца, как укроют горца в Чечне. Горские адаты - кодекс другой планеты. На этой планете приветствуют друг друга словами: "Будь свободен" (В.Новодворская, "Цветы не для букета", - "Новое время", № 15, 2000 г.).
Именно эти воины, нормативные личности, воспитанные в своих кровнородственных общинах, выдерживали непрерывный натиск многосоттысячных российских армий и громили их до тех пор, пока силы народа физически не истощились. Как только подрастало новое поколение, начинались новые восстания - и так до сегодняшнего дня. Мало кто в России знает о том, что после сдачи Шамиля в плен в Чечении началась череда восстаний, масштабы которых увеличивались по мере того, как вырастали дети, сменяющие своих погибших и покалеченных в войне отцов. Только массовое уничтожение (по примеру генерала Ермолова) мирного населения позволяло российским властям нейтрализовывать эти восстания, и этот метод борьбы с чеченским сопротивлением передавался российско-советскими военными властями "по наследству" до тех пор, пока не стал достоянием нынешних российских полководцев, которым, впрочем, приходится действовать более изощренными методами, чтобы эта политика геноцида не стала достоянием мировой общественности.
17.
Необдуманно и голословно звучат доводы многих "специалистов по Имамату", утверждающих, что своим героическим сопротивлением России чеченцы XIX века обязаны государственным реформам Шамиля. Напротив, как мне уже приходилось говорить в других своих работах, чеченское сопротивление слабело по мере усиления государства Имамат. Так, Н. Покровский писал, что каждый из царских военных писателей "отметил характерную особенность в сражении с чеченцами в конце 1840-х годов: пока приходится иметь дело с местными силами, действующими на свой страх и риск, отстаивающими свои жилища или посевы, царская армия чувствует в противнике сильного врага. Как только начинаются столкновения с "регулярной" шамилевской армией - оценка противника сразу резко снижается. А чем ближе к моменту завоевания Северо-Восточного Кавказа, тем сильнее чувствуется замирание общего сопротивления, падение партизанского движения".
Здесь верно отмечена разница в боевых качествах между ополченцами и "регулярной армией" (эта разница, разумеется, характерна для любой войны), но совершенно неверно переданы мотивы, лежащие в основе проявляемой ополченцами доблести, заставившей военного историка В.А. Потто признать: "Чеченцы были всегда грозным противником. Они бились не на жизнь, а на смерть". Абсурдно думать, что ожесточенную, смертельную схватку с многократно превосходящим их по численности противником чеченцы вели из-за "жилищ и посевов". Если бы мы отстаивали свои дома и поля, было бы проще сохранить их, приняв власть России. Но, конечно же, чеченцы тогда, как и сегодня, защищали не преходящие материальные ценности, а, напротив, жертвуя имуществом и самой жизнью, отстаивали вечные ценности: свою веру, свой образ жизни. А за что воевали и воюют наши противники, русские солдаты? У них, пришедших на чужую землю, не было хотя бы банального мотива защиты "жилищ и посевов", не говоря уже о более высоких материях. Они безропотно, как "пушечное мясо", шли на смерть, подчиняясь приказам, кроме которых не имели ничего, чем можно было бы обосновать свои действия. Этим и объясняется довольно грустная картина, которую описывает историк той поры Н.Ф. Дубровин, отмечавший, что русские войска "неутомимо проводили экспедиции в Чечню, Ичкерию... Иногда войска углублялись довольно далеко в неприятельскую страну, иногда с первых шагов упирались в неодолимые препятствия; но всегда эти экспедиции имели один и тот же результат: несколько сожженных мазанок, стоивших нам несколько сот, иногда несколько тысяч солдат". Другой русский историк того времени Р.А. Фадеев пишет: "Нужно было употребить полвека, если не больше, и пожертвовать полумиллионом солдат, чтобы сделать доступной всю страну, хребет за хребтом, ущелье за ущельем, преодолевая на каждом шагу ожесточенное сопротивление горцев".
18.
Нужно отдать должное объективности русских историков XIX столетия: будучи в большинстве своем дворянами, обладая понятиями чести и проявляя уважение к достойному противнику, они не могли опуститься до тех грязных наветов в адрес чеченцев, в которых изощряются нынешние российские публицисты и генералы. Чего стоит, к примеру, утверждение одного из периодических российских изданий, выходящего полумиллионным тиражом, о том, что чеченские воины-смертники "вербуются из бедных семей" и являются людьми "с заметными психическими сдвигами" и называется сумма, в которую они оценивают свою жизнь: "до десяти тысяч долларов". Можно только посочувствовать читательской аудитории, умственные способности которой, судя по всему, авторами подобных статей оцениваются так низко. Современные российские военные пропагандисты никак не могут понять, что публикуя такие заявления, они унижают прежде всего собственную армию: если чеченцы - "наемники", "бандиты", и "боятся открытого боя", то какова цена армии, насчитывающей (официально) 150 тысяч солдат, и в которой (опять же по официальным данным) больше бронеединиц, чем число противостоящих ей чеченских бойцов, которая вот уже почти три года топчется на клочке чеченской земли, признавая свое бессилие подавить сопротивление чеченских воинов.
Нельзя покорить народ, который принес в этот прагматичный, политизированный, порочный мир понятия варварской доблести, не зависящей от времени и обстоятельств. По варварскому кодексу чести предводитель, командир первым бросается в гущу сражения, показывая бренность земного бытия на фоне вечных истин, смерть за которые воспринимается как величайшая милость Всевышнего. Так было всегда, так было и при прорыве кольца осады вокруг Грозного, когда чеченские генералы Асланбек Исмаилов, Леча Дудаев, Хункарпаша Исрапилов и другие, старшие по званию, первыми пошли на минные поля, прокладывая путь своим бойцам. Сила духа этих людей была столь велика, что, подорвавшись, будучи уже изуродованной плотью, они ползли столько, сколько хватало сил, чтобы обезвредить как можно больше мин и принять на себя смертоносные заряды, предназначенные тем, кто должен был идти следом. Затем шли старшие по возрасту, имеющие сыновей, чтобы сохранить жизни младшим, еще не успевшим завести семьи. Прошедшие этот путь, получившие многочисленные ранения, но оставшиеся в живых, и сегодня, как и в тот памятный день, идут впереди своих бойцов.
Бравые российские генералы, "авторитетно" комментировавшие события этих дней перед объективами телекамер, показали, что не способны не только достойно оценить своего противника, но даже понять суть происходящего. Используя в адрес чеченских командиров лексические обороты, отдающие атмосферой коммунальных кухонь солдатских бараков, они пытались скрыть свой страх перед массовым героизмом, проявляемым бойцами cопротивления. Генералам, сидящим в безопасных бункерах и издали командующим своими солдатами, никогда не постичь мотивы поведения чеченских бойцов, которые, зная, что идут на верную смерть, с боем прорывались извне к своим окруженным товарищам, чтобы вместе с ними принять последний бой: так погибли под Саади-котаром (Комсомольское) командиры "Стального легиона" Эламсолт Хаджиев, Хас-Магомед Оздамиров и другие. Можно назвать сотни имен павших в этой войне на пути Аллаха героев, но время для этого еще придет.
Следует подчеркнуть еще одно обстоятельство, которое отражает не столько характер чеченцев, сколько тот нравственный климат, который заставляет их жить и умирать героями. Этот высочайший нравственный образец устанавливают, как я уже говорил выше, идущие в авангарде лидеры, ориентирующиеся, в свою очередь, на "воюющих президентов". Такими были первый президент Джохар Дудаев и вице-президент Зелимхан Яндарбиев. Когда Джохар стал шахидом, пост президента принял Зелимхан Яндарбиев, а вице-президентом стал Сайд-Хасан Абумуслимов. Сегодня, приняв эстафету воинской доблести у своих предшественников, народное сопротивление возглавляют Аслан Масхадов и вице-президент Ваха Арсанов. Все они, ушедшие и ныне живые, руководствовались и руководствуются не "государственными законами", а законами Аллаха, отпечатавшимися в чеченских адатах.
Да, верно отмечает Валерия Новодворская: "Горские адаты - кодекс другой планеты. На этой планете приветствуют друг друга словами: "Будь свободен". Воистину, два мира сошлись в смертельной схватке на чеченской земле: древний мир, живущий по заповедям Бога, по кодексу чести, и новый мир, уповающий на земную силу и живущий ложью и хитростями. Иными словами, столкнулись народ и государство.
19.
Исторический пример Имамата вновь убеждает, что государство является хорошим механизмом для экспансии против слабого, но никуда не годным механизмом для защиты от более сильного противника. Тем не менее упорные попытки противопоставить гигантской империи крохотное государственное образование мы наблюдаем и в современную эпоху, являясь свидетелями того, как очередные попытки построить в Чечении государство ослабляют народ, создают внутри него множество "линий фронтов" социального дробления. И эти попытки будут продолжаться до тех пор, пока мы все не проникнемся сознанием, что формула "чеченского государства" - это формула самоуничтожения чеченского народа. И это справедливо в отношении и любого другого народа.
Определенный вклад в фетишизацию государства внесли и вносят чеченские историки, пытающиеся доказать, что мы, чеченцы, чуть ли не первыми в мире создали свою государственность. Но где они видели, чтобы в одном и том же народе сосуществовали и действовали взаимно исключающие общественные системы - государственные и родоплеменные? Историки, оспаривающие друг у друга древность своих государств, не понимают, что пытаются отстоять первенство в том, чьи предки раньше стали рабами, надели на себя холопское ярмо. К сожалению, чеченские ученые, ввязавшись в подобные дискуссии, потратили немало энергии и чернил, чтобы доказать и отстоять и наше "право" быть рабами. Одновременно с этим те же историки, как ни парадоксально, рьяно отстаивают совершенно противоположный постулат: что у чеченцев не было ни холопов, ни господ, что все они были свободными и равноправными. То есть, с одной стороны пытаются доказать, что у нас было государство, а с другой стороны отрицают социальное, классовое расслоение чеченцев, хотя абсурдно говорить о государстве, в котором не было бы социального деления.
История, как наука, имеет смысл лишь тогда, когда она не ограничивается описанием фактологической и хронологической последовательности событий, а заставляет историков, желающих добра своим народам, изучать прошлое в полном соответствии с тем, что говорит Коран: "Разве они не ходили по земле и не видели, каков был конец тех, которые были до них? Они были сильнее их мощью и следами на земле. И схватил их Аллах за их прегрешения. И не было у них защитников от Аллаха" (40:21). Необходимо понять, что нет будущего у народа, который дает вовлечь себя в дьявольские соблазны цивилизации, прогресса, государственного могущества. Слишком высока цена, которую за это приходится платить, ибо приходится поступаться священными кровнородственными узами, великим принципом ближнего, общинностью, которую предписывает Всевышний, землей, которую доверил нам в пользование Создатель, и обрекать себя тем самым на вечные мучения в аду.
В этой работе многократно говорилось о том, что народ, попавший в капкан государства, предрешает свою судьбу, становясь на путь медленной или быстрой деградации - нравственной и физической. Чеченцы сегодня остались единственным народом, который не впал в пещерную или цивилизационную дикость и способен воссоздать первозданный, гармоничный Традиционный Порядок. И это - больше, чем наше собственное спасение, это - пример и образец, который может спасти от гибели все человечество, устремленное набирающим обороты прогрессом к самоуничтожению. С отступлением чеченцев от завета Нуха (мир ему), завета крови, исчезнет "ковчег спасения" для человечества, тот живой и действенный образец первозданной сакральной общественной жизни, ориентированность на которую только и способна создать преграду цивилизационному потопу. Исчезнет "структурная модель", созданная Всевышним для спасительного разделения человечества на народы. Приняв идею государства как основу социального мировоззрения, чеченцы вольются в этот гибельный поток, и здесь, по большому счету, неважно, каким будет это государство: "своим", чеченским, или чужим, российским. Дело не в национальности чиновников или в геральдических атрибутах, дело в самой природе государства, которое может существовать и усиливаться лишь в той мере, в какой слабеют внутренние живые, естественные связи национального организма. Поэтому единственный выход для чеченцев - изменить мир к лучшему, чтобы он, вырождающийся в тисках прогресса не изменил нас к худшему, не привел к самоучнитожению.
20.
Взаимоотношения России и чеченцев не только трагичны, но и, на первый взгляд, в высшей степени парадоксальны. Столько веков Россия, принося огромные жертвы, воевала с чеченцами для того, чтобы "окультурить", "цивилизовать" их, то есть оторвать от традиций и покорить. Но именно нынешние войны, в которых Россия использует самые совершенные военные и идеологические технологии, запустили в Чечении обратный процесс - усиления религиозного и национального мировоззрения, традиций и обычаев и, что самое главное - понимания, что самой опасной и коварной ловушкой для нации является идея "своего" государства, избежать которую можно, только возродив Традиционный Порядок. Идущая война - масштабная трагедия, но она есть и милость Аллаха, так как гораздо опаснее для чеченского народа периоды "мирного сосуществования" с российским государством, когда отсутствует видимое насилие. В такие периоды в живую национальную ткань чеченцев начинают проникать бациллы цивилизации, мировоззрение заражается "гражданским мышлением". К сожалению, сегодня мы видим, что определенная часть чеченцев приняла идею государства в том или ином ее воплощении. Единственная платформа, которая дает нам надежду воссоздать себя в качестве единого общества, - это полностью восстановленные кровнородственные связи и принцип общинной ответственности, как нормативная база общества. Но помимо светского судопроизводства, которое десятилетиями пытается навязать нам Россия, в самой Чечении в последние годы появилась хорошо организованная сила, пытающаяся сделать то же самое, но с "исламских" позиций, что делает ее более опасной. Иначе говоря, вместе с безбожными "Иванами, не помнящими родства", появились фанатично религиозные "ихваны, не признающие родства", которые в значительной мере выросли из среды тех светских "чеченцев, не помнящих родства", которых породила своим разлагающим чеченское традиционное общество "цивилизаторским" воздействием Россия.
