Государственность и Традиционный Порядок: непримиримость миров

       Человечеству известны только два несовместимых принципа общественной организации. Первый из них - принцип объединения по семейному и кровному родству, всецело подчиняющийся нравственной парадигме "ближнего". Второй принцип объединения исходит из материальных и производных от них интересов, формирующих чувство взаимного отчуждения, соперничества, враждебности. В первом случае люди создают естественную организацию, защищающую учрежденное Всевышним родство, экологию, религиозную нравственность. Цель этой организации - заслужить праведной жизнью небесный рай. Во втором случае люди защищают свои корыстные интересы и ради них попирают родство, губят природу, отвергают нормы морали и нравственности. Цель этой второй организации - создать "рай на земле". В первой организации поклоняются Единому Богу, во второй - "золотому тельцу". Первая из этих двух общественных организаций естественная - родоплеменная, в которой люди окружены расширяющимися кругами защиты и благожелательности; вторая искусственная - государственная, в которой только организованное насилие защищает людей от враждебности друг к другу.
        Различны не только идеологии, но и структуры этих двух организаций. Если государство строится на политических, территориальных, социально-классовых, экономических и прочих создаваемых человеком и меняющихся с течением времени связях, то народ, как завершенная форма родоплеменного порядка, содержит в себе неизменные параметры общественных отношений, проистекающих из самой биологической сущности человека, из связующих начал брака и кровного родства. Несовместимость народа и государства обусловлена еще и фундаментальной разницей в принципах их организации: если народ интегрируется по принципу общинности, на основе взаимоотношений "ближних", то в государстве господствует территориальный принцип, то есть случайные отношения "чужих" людей, разобщение и обезличивание. Смешение людей приводит к разрыву между ними родственных уз, они превращаются в скопища "потерянных" людей, которым настоятельно необходима государственная власть, управляющая обществом посредством принуждения как защита от взаимного насилия.
        Таким образом, если государство является искусственной организацией, которая может держаться лишь на принуждении, то родоплеменной строй - естественная живая система, которая произрастает и организуется на базе кровнородственных общин, на взаимной привязанности людей; если государство непрерывно меняет свои политические и социальные формы, поскольку базируется на постепенно меняющихся экономических отношениях, то родоплеменной строй стабилен, отношения в нем постоянны и неизменны, поскольку стабильна и неизменна его кровнородственная база. Соответственно, различны и законы, по которым эти две общественные системы живут. Законы государства придумываются людьми и всегда конъюнктурны, то есть отражают непрерывно меняющиеся политические, социальные и экономические отношения в обществе, что заставляет бесконечно придумывать все новые и новые "правила игры". Законы стабильного родоплеменного строя вечны и неизменны, их немного, они просты для понимания и обладают такой же стабильностью, как и сам родоплеменной строй.
        Народ изначально зарождается на основе кровного родства и посредством генетических связей выстраивается в стройную многоэтажную иерархию четко идентифицированных социумов, каждый из которых, начиная с семьи, включается как составная часть в другой, более крупный социум, вплоть до нации. Такая структура устанавливает внутри народа крепчайшие узы родства, она отторгает любое классовое деление, внутринациональную вражду. Таким образом, нация как единое органическое целое есть явление не государственное, не цивилизационное, а родоплеменное, "варварское".

2.

        Кровнородственная община состоит из потомков единого предка в седьмом колене по мужской линии, то есть из братьев и сестер - от родных до семиюродных. Семиричность кровнородственной общины как отражение универсальной семеричности всех проявлений бытия, обозначена в Священном Писании Ислама: "И Мы дали тебе семь повторяемых и великий Коран" (15:87). Такие общины в чеченском языке носят название "вар", что означает "происхождение", или "вар-ху" - "семя происхождения" ("ху" - семя), близкое по звучанию к слову "варх" - "семь". Термин "варх" состоит из двух слов: "вар" - "кровнородственная община" и "х", который означает "хранить", "охранять". Таким образом, слово "варх" означает не только числительное "семь", но и, буквально, "хранитель вара", то есть числовой код кровнородственной общины. "Числовые параметры" кровнородственной общины, "большой семьи" сохранились и в русском языке в слове "семья", которое имеет общий корень со словом "семь". Я полагаю, что "семеричные" параметры кровнородственного клана запечатлелись и во многих других языках, в частности, в кельтских, и германских языках, в которых родовые общины обозначались терминами, связанными с числом "семь": sept у ирландцев, sibja у готов, sib у англосаксов, sippa у современных немцев и т. д. У арабов понятие "кровного родства" (асабия) связано с числом "саба" ("семь"). Эти "числовые" термины представляют собой доказательство того, что обозначаемые ими кровнородственные общины были аналогичны чеченским семеричным "варам".
        Веским аргументом в пользу того, что кровнородственные "большие семьи" древних европейских народов имели "семеричные" структурные параметры, является то, что в средневековой рыцарской Европе во время междоусобных войн на любой из сторон обязаны были выступать все родственники, имеющие общего предка в седьмом колене. Э. Лависс и А. Рамбо в книге "Эпоха крестовых походов" отмечают: "Войну объявляют, посылая врагу какой-нибудь символ, обычно перчатку: это знак того, что узы верности порваны (defi). Иногда довольствуются угрозой или даже прямо начинают неприятельские действия. В войну вовлекаются, в силу закона, фамилии обоих противников, так как родственники обязаны помогать друг другу ДО СЕДЬМОГО КОЛЕНА". Такие же обязательства лежат и на чеченских "семеричных варах".
        Есть веские основания думать, что и само понятие "варвар", которому ученые до сих пор не могут дать удовлетворительной этимологии, является редупликацией слова "вар", которое в древности было распространено гораздо шире, чем ныне (см., например, скандинавское "вар" -- "кровнородственный клан", от которого происходит название "варяг"). Но более подробно эту тему мы затронем в заключительной части этой работы.
        Судя по научным публикациям, современные российские этнологи никак не могут прийти к единому мнению относительно внутренней структуры родоплеменного строя и его социумной базы - кровнородственной ячейки. Эту проблему ученые пытаются решить за счет внедрения в этнографическую литературу терминов, заимствованных из западных языков, в частности, sib и sept. Между тем, "вслушавшись" в свой язык, русские ученые без труда определили бы числовые параметры кровнородственного клана, "семьи", как, впрочем, помогли бы и своим западным коллегам, указав на "семеричность" используемых теми терминов, тех же "сибов" и "септов".
        "Семеричная" "большая семья", вар, является субъектом естественного закона равноценного возмездия "око за око". Далее, по универсальному принципу завершенности, который основан на наличии девяти структурных уровней в единой системе, образуется варисс, объединяющий потомков до 9-го колена включительно. А уже посредством варисса, то есть через принцип "девятеричности", образуется "единство" тэйпа - кровнородственной общины, в структуре которой узы родства могут иметь неопределенно большое число степеней. Группа родов, живущих в территориальном соседстве, обладающих сходным "субэтническим" сознанием и общим диалектом, составляют племя. Племена, говорящие на едином языке, исповедующие единую религию и сознающие свою национальную общность, выражающуюся в общем самоназвании (эндоэтнониме), составляют народ. Иными словами, каждая семья является частью кровнородственной общины ("варисс"), община представляет собой подразделение генетического рода, род входит в племя, а племя - в союз племен, который и образует народ. Все построено на родстве и на стремлении укрепить это родство, на центростремительном притяжении, на принципе ближнего, так как каждый человек внутри народа (являясь полноправным членом всех ее промежуточных социумов) оказывается близким, "своим" для всего народа в целом и каждого ее представителя в отдельности. Семья (семейная пара), муж и жена - две половины единой души - и есть то самое "семя", из которого, восходя через иерархию кровнородственных общин к родам и племенам, образуется живое древо народа.

3.

        Важнейшей особенностью нации, структурированной описанным выше образом, является ее "закрытость" в самом широком значении этого слова. Как и любой живой организм, традиционная нация самодостаточна, она в себе самой находит все ресурсы, что необходимы для нормальной, естественной жизнедеятельности. Закрытый национальный организм сохраняет в себе мощную "иммунную систему", отторгающую любые разрушительные для него инновативные "вирусы", в каком бы идеологическом или материальном виде они не пытались в него проникнуть. Закрытая традиционная форма общественной организации на протяжении времени в неизменном виде транслирует от поколения к поколению исходный сакральный образец жизни, считая своим священным долгом защищать его. Такая нация принципиально, на уровне обобщенного императивного мировоззрения, отвергает все виды социальной эволюции. Она живет по истине, она закрыта, потому что хранит код истины, заложенный Творцом в ее первозданную живую ткань, в ее традиционную структуру. Этот код передается по наследству от отцов к детям и всегда соизмеряется со скрижалью истины, принятой от Всевышнего "первыми отцами", что является заповедью Корана: "Разве ждут они чего-либо другого, кроме пути первых поколений? Никогда не найдешь ты для пути Аллаха перемены! Никогда не найдешь ты для пути Аллаха изменения!" (35:43). Именно поэтому "закрытое" общество абсолютно прозрачно и предсказуемо, в нем нет и не может быть "тайн", политических хитростей, неподконтрольных обществу действий, затрагивающих общие интересы. Родословная по отцу - непременное условие сохранения национальной системы в закрытом от новшеств состоянии, сохранения образца "первых отцов", "первых поколений", сохранения традиций и той истины, что в них изначально заложена.
        Последним бастионом на пути тотальной победы лжи, победы "отца лжи", как Евангелие называет сатану, остается семья - осколок закрытой системы.
        В своем истинном значении союз мужчины и женщины в браке является не только основой основ общественной жизни, но явлением, полным глубинного сакрального значения: "И из Его знамений - то, что Он для вас из вас самих супруг вам сотворил, чтоб жить вам вместе", - говорит Коран (30: 21). Тора и Евангелия говорят об этом же. В Торе сказано так: "И переустроил Бог Всесильный ребро, которое он взял у человека, в жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: "На этот раз - это кость от кости моей и плоть от плоти моей; она будет наречена женою, ибо от мужа взята она". Поэтому оставляет человек отца своего и мать свою и прилепляется к жене своей, и они становятся одной плотью" ("Брейшит", 3:22-24). Иисус Христос (мир ему) на вопрос фарисеев об институте брака отвечал так: ":не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человека отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью. Так что они уже не двое, но одна плоть" (Матф., 19:4-6). Одна плоть, единое семя: возможно, русское слово "семя", имеющее один смысловой корень со словом "семья", и означало в старину то, что ныне принято называть супружеской парой. И хотя сегодня этот термин используется сугубо в биологическом смысле, даже в таком значении он сохраняет некое возвышенное наполнение - чего-то первозданного, продуцирующего и одновременно хранящего жизнь. "Малая семья" - первая ячейка общества, без которой человек не может стать частью других общественных ячеек, чья иерархия образует нацию. Муж и жена в таинстве брака становятся двумя половинами целого, составляющего единую нераздельную сущность человеческого бытия. Забвение этой истины породило тяжелый кризис в человеческом сознании, заключающийся в том, что человек перестал воспринимать свое "я" как неотъемлемую часть семейно-родственной общины, перестал слышать в слове "семя" нераздельную слитность "двух половин", а в слове "семья" - "семь" и "я", "я и мой кровнородственный клан". Эта роковая метаморфоза, придавшая обманчивую самоценность понятию "индивида", выбросила человека за пределы общинной и семейной идентичности, оборвала связи между поколениями и оставила его один на один против мощного государственного механизма подчинения и подавления. "Семя", лишившись кровнородственной "скорлупы", оголилось, потеряло свою защиту и в дальнейшем "индивид" превратился в "свободный атом" безликой толпы, привязанный к последней внешним давлением государственных институтов, а не внутренним притяжением генов, крови и любви. Завершающий, третий акт общечеловеческой трагедии, обвала его сознания, мы наблюдаем сегодня: в индивиде все явственней проступает тип мелочного, нравственно и социально пассивного, доведенного до предельной стадии огосударствления человека, который всецело зависит от государственного механизма, став его деталью. Это низводит человека на уровень бездуховного, животного существования, весь смысл которого - в удовлетворении материальных потребностей. Обезличенность огосударствленных масс принимает все более уродливые формы с каждым новым витком цивилизации и первопричина всех этих кризисов - в отступлении от заповедей Творца, вменяющих человеку обязанность придерживаться священных уз брака и кровного родства.

4.

        Насколько глубоко кризис сознания отразился даже на взглядах религиозных мыслителей, показывает категорическое высказывание русского философа Владимира Соловьева: "до образования государства семейной жизни, строго говоря, не существует", а также его замечание о том, что "государственный порядок превращает род в семью". Здесь, как говорится, все перевернуто с ног на голову. Как раз при государстве происходит утеря парной семьей своей автономии, так как государство всеми силами пытается подорвать этот институт, ослабляя его идеологией индивидуализма, сокрушая его противоестественным псевдоуравнением детей с родителями, мужа с женой - там, где сама биология мужчины и женщины диктует их разность. Это не только лишает парную семью автономии, но и уничтожает ее как социальную единицу, отчуждая друг от друга супругов, а детей - от родителей. Именно идеология цивилизованных государств, превратившая "индивидуальную свободу" в главную ценность, дробит парную семью, заставляя все большее количество людей воспринимать узы супружества как простую юридическую формальность, обретающую какую-то значимость лишь в вопросах имущественного наследования.
        Что касается родовой организации, то главная ее особенность и преимущество заключались в автономии ее структурных частей, что обеспечивало внутреннее равновесие и целостность всей системы. Более того, родоплеменная организация и существовала как средство и способ защиты автономии человеческих объединений, спаянных сознанием своего родства - другого смысла у этой организации нет; без функций защиты, которые она несла в себе, и которые заставляли все кровнородственные группы внутри рода, племени и межплеменного союза и искать в нем сплоченности и единения, вся эта иерархическая структура распалась бы сама собой за ненадобностью. Родоплеменное общество есть то целое, что существует за счет автономии составных частей, а составные части сохраняют свою автономность при условии цельности всей системы.
        Одновременно родоплеменная иерархия нации представляет собой и эффективную систему управления: такая общественная система позволяет выдвинуть к управленческому кормилу действительно лучших из лучших, первых среди равных, так как на каждом уровне "свои" выдвигают "своего" - вплоть до лидера нации, венчающего "национальную пирамиду" (применительно к естественному организму лучше сказать - "национальную гору"). Только по такому принципу и возможно объединить нацию в единую большую семью, сделать ее единым организмом, живущим по простым, немногочисленным и вечным заповедям Бога (ибо традиционная система нации, как свидетельствуют все писания религий Единобожия, установлена пророками Всевышнего).
        Как уже говорилось, Всевышний создал для человека два вида родства - брачное и кровное. Брачное родство дает начало кровному родству и защищено последним. Кровнородственный клан представляет собой единый организм, "единую кровь" и Всевышний дал ему защиту в виде родоплеменной организации. Вера в Бога и соблюдение Его заповедей есть та "иммунная система", которая отторгает все, что может разрушить родоплеменную организацию нации, выросшую из кровного родства, как само кровное родство вырастает из брачного. Семь иерархий кровного родства, род и племя - это девять кругов защиты вокруг человека. Нация соединяет всю эту иерархию в единую систему, единую "гору" и создает Традиционный Порядок; знаменательно, что слово "Ислам" по-чеченски звучит как "девять" и "гора". Учитывая, что брачное и кровное родство созданы Всевышним, а родоплеменная организация естественным образом вырастает из кровного родства, Традиционный Порядок поистине неотделим от Ислама, он и есть Ислам в общественной жизни, и, судя по Откровениям пророков, эта общественная организация была как исходная сакральная Традиция дарована Богом всем народам.

5.

        Здесь необходимо уделить внимание религиозному фактору, играющему важнейшую роль в существовании и эволюции родоплеменных национальных сообществ.
        В языческих мифологиях начальной точкой генезиса рисуется хаос, деятельностью неких сверхсуществ ("богов") преобразуемый в упорядоченное мироздание, в порядок, частью которого являются и люди. И каждое общество, будучи коллективным автором мифа, видит в своем социальном устройстве "божественный порядок", на какой бы эволюционной стадии оно ни находилось. Иначе говоря, язычество узаконивает действительность в том ее виде, в каком она существует на данный момент. Исходного образца, в соответствии с которым общество обязано жить, в его сознании не существует, так как в прошлом лежит хаос, являющийся "антиобразцом". Таким образом, языческое мышление, мышление "детей природы", при всем своем антиисторизме и при всей своей косной статичности, приветствует перманентные изменения, считая, что они все дальше уводят общество от хаоса, что с каждым этапом развития устанавливается все более совершенный порядок. Отсутствие в языческом мышлении первозданного традиционного "общественного эталона", неизменного архетипа правильной и праведной жизни, легитимировало нововведения в соответствии с тем принципом, который впоследствии нашел свою формулировку в гегелевской философии: "Все действительное - разумно, и все разумное - действительно".
        В монотеизме мы обнаруживаем совершенно иную модель генезиса мира и человечества. Бог создает материальный мир с заранее предрешенным идеальным порядком и населяет его человеческими творениями, высшим сакральным предназначением которых является сохранение этого первозданного совершенного порядка в трех видах отношений: человека с его Творцом (религия), человека с человеком (социальное устройство) и человека с окружающей средой (экология). Все эти три вида отношений выверены в едином нравственном алгоритме, и любое нарушение в одном из них влечет за собой нарушение и в других. В Коране эта взаимозависимость передана совершенно ясно: "А может быть, вы, если отвратитесь (от Бога), будете портить землю и разрывать родственные связи? Это - те, которых проклял Аллах" (47:22-23).

6.

        Итак, мы видим, что с ослаблением в людях истинной религиозности создаются роковые предпосылки для экологической и общественной деструкции, материальные интересы начинают превалировать над нравственными повелениями, вследствие чего появляются социальные классы и запускается дьявольский механизм технического и социального прогресса, который приводит к появлению государства, становясь затем главным его атрибутом.
        На ранней стадии общественной дисгармонии нация ставит над собой царя, признавая тем самым, что утратила способность соблюдать то, что ранее соблюдалось добровольно - родоплеменное устройство, кровнородственные обязательства, нерушимость семьи. На первых порах родоплеменная система, служа опорой легитимности царской власти, является также гарантом предохранения этой власти от ее перерождения в тиранию. Однако относительное равновесие между общиной и царем остается устойчивым только в том случае, если и народ, и царь соблюдают каноны религиозных заповедей: любое отклонение от них нарушает равновесие в обществе и приводит к смутам, исходом из которых всегда является усиление автократизма, неограниченной власти монарха. Такое раннемонархическое устройство с наибольшей полнотой и последовательностью отражено в Библии, в описании обстоятельств воцарения первого израильского царя Саула.
        Весьма показательно, как сама Библия оценивает перерождение патриархального, родоплеменного израильского общества в государство. Если лидер традиционного (родоплеменного) общества осуществляет только функции арбитра (судьи) и не обладает возможностями и механизмами использовать в управлении народом принцип принуждения, то государство, олицетворяемое персоной царя, само по себе является аппаратом принуждения, и, тем самым, представляет собой социальный и правовой антипод родоплеменного строя. И, хотя родоплеменное устройство на этом этапе все еще продолжает сохраняться, оно, тем не менее, обречено на исчезновение с течением времени. Но обратимся непосредственно к Библии: "И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму. И сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими: итак, поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов" (1-я Царств, 8:4-5).
        Здесь важно отметить, что "прочие народы", на пример которых ссылаются израильские старейшины, являлись в ту пору язычниками. Израильтяне, как верующий народ, тем и отличались от соседей-язычников, что жили не в государственной, а традиционной, родоплеменной системе, установленной для них, по воле Божьей, пророком Моисеем (мир ему). По сути дела, израильские старейшины, сами того, возможно, не сознавая, требуют у судьи и пророка Самуила, чтобы он упразднил священную, родоплеменную теократию и учредил государство по образцу безбожных языческих народов. И поэтому Библия далее отмечает: "И не понравилось слово сие Самуилу, когда они сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу. И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо НЕ ТЕБЯ ОНИ ОТВЕРГЛИ, НО ОТВЕРГЛИ МЕНЯ, ЧТОБ Я НЕ ЦАРСТВОВАЛ НАД НИМИ" (1-я Царств, 8:6-7).
        Из этого лаконичного, но фундаментального по содержанию библейского текста мы узнаем формулу истинного Царства Божьего на земле - это когда традиционное родоплеменное общество управляется властью арбитра (судьи), лишенной любых форм принуждения, то есть управляется законом Божьим. И поэтому учреждение государства, то есть власти принуждения и человеческих законов, силой навязываемых обществу, является не "социальным прогрессом", а этапом нравственной деградации человечества, его грехопадением.
        Вячеслав Полосин в своей книге "Прямой путь к Богу" совершенно верно отмечает: "В Древнем Израиле народ общим согласием утверждал своими вождями авторитетных пророков и судей, и это было первозданной демократией. Но когда народ попросил у Самуила дать им, по подобию язычников, царя-помазанника, царство внутренне ослабло и погрязло в междоусобицах. И всякий раз, когда цари Израиля поддавались искушению возомнить себя подобием воплощенного Бога или же становились наместниками языческих человекобогов - монархов, царство их рушилось, народ на века терял суверенитет и попадал в рабство". От себя добавлю, что у людей и народов только два выбора: либо быть рабами Милосердного Творца, живя по Его законам, либо стать, в конце концов, рабами жесткой тирании, живя по человеческим законам.
        Ослабление религии прививает людям все более крепнущие элементы языческого мышления, что неизбежно сказывается и на социальной жизни. Царь, стремясь усилить личную власть, начинает подрывать родоплеменную организацию тем, что постепенно сводит ее влияние на общественную жизнь к минимуму. Стремление монополизировать власть в своих руках, стать самодержцем, распорядителем судеб всех своих подданных заставляет царя переступать через рамки религиозных заповедей. Общество, которое разложилось настолько, что потеряло "сакральный иммунитет", то есть способность различения и непримиримого отторжения любых покушений на суверенитет Бога, мирится с такими социальными новациями, тем более, что вводятся они постепенно, небольшими "дозами", не меняя радикально устои жизни существующего в данный момент времени поколения.
        Методы подрыва родоплеменной организации могут быть разными, но общая тенденция проявляется в том, что из племенных, а вслед за ними и из родовых структур устраняется "конкурирующий" с властью государственных чиновников фактор их самоуправляемости, после чего эти организации распадаются и перестают (в лице своих глав) ограничивать власть царя рамками религиозных нормативов и интересов общины. Царь-патриарх превращается в царя-монарха, то есть в носителя абсолютной власти, и насколько термин "монарх" далеко от понятия "отец народа", настолько титулы "герцог", "граф", "маркиз" и т.д. далеки от званий "старейшина рода" или "патриарх племени". Видя в сугубо чиновных институтах главную опору своей личной власти, царь начинает укреплять и умножать бюрократические учреждения. Так образуется государство, первоначально еще сохраняющее в себе какие-то черты былой патриархальности.

7.

        Развиваясь и укрепляясь, государство должно устранять любой источник влияния, который мог бы оспорить его власть над обществом. И оно устраняло его, шаг за шагом продвигаясь в сторону секуляризации и подрыва тех традиционных институтов общественного самоуправления, которые, по инерции, еще продолжали существовать в народных обычаях и психологии. То есть, главный и целенаправленный удар государство наносило по двум видам традиционных ценностей народного бытия - религиозным и национальным, одновременно, в нужную минуту, используя их для достижения своих текущих внутриполитических и экспансионистских целей (что, впрочем, также являлось одним из способов их девальвации и последующего искоренения).
        В результате народу навязывается такая организационная форма, которая дискомфортна для его естественных начал, и, с помощью насилия, пропаганды и огосударствленной религии, его заставляют принимать новую искаженную социальную морфологию, соответствующую искусственной, перманентно меняющейся государственной форме. Остатки кровнородственных и родоплеменных "пережитков", религиозные заповеди и обычаи, сохраняющиеся в нации, сопротивляются трансформациям, но нация не избавляется от государства, ибо прежний образ жизни забыт, заклеймен "дикостью". Людям неустанно внушается, что единственной альтернативой государству является только хаос, что иного способа обеспечить общественный порядок не существует.
        Когда ежедневная практическая жизнь людей окончательно расходится с религией, а из всех традиционных форм национальной самоорганизации остается ее последняя ячейка - семья, можно считать, что авторитаризм выполнил свое предназначение и исчерпал себя. В дальнейшем включается более тонкий демократический механизм, и население, подвергаемое постоянному давлению государственной формы, окончательно теряет свою внутреннюю и внешнюю морфологию, свой естественный "скелет", превращается в бесформенную человеческую массу, которая на этом этапе своего исторического бытия может существовать, лишь будучи скрепленной внешним искусственным государственным "каркасом". Без этой скрепляющей ее конструкции атомизированная человеческая масса действительно распадется, произойдет ее хаотический обвал.

8.

        Вытравляя из народа религиозное и национальное содержание, автократический режим устраняет "конкурирующие" с ним источники влияния, но одновременно лишается и тех традиционных механизмов, с помощью которых легитимировал свою власть в глазах подданных. Наступает эра демократии, которую нельзя воспринимать как результат "либеральных реформ" или революций. Система, сложившаяся на приоритетности материальных интересов, на растущем диктате экономического базиса, развивается в заданном ритме и устраняет все препятствия на пути к безудержной реализации этих интересов. Это "корабль", чей курс не может быть изменен и неминуемо приводит общество в "гавань демократии" - того социального устройства, которое наиболее лояльно к человеческой корысти, которое объявляет эгоизм индивида главным двигателем прогресса и главным символом своей религии - религии "золотого тельца". Демократия - закономерный и неизбежный итог развития любого государства, единственно возможный способ существования общества, достигшего такого крайнего уровня внутреннего разложения, когда управлять им можно лишь на основе "базарной" аксиологии. Демократическое общество не только не сопротивляется ценностной инфляции, но и гордится тем, что на его столичном рынке можно купить или продать все - и "хлеб", и "зрелища", и "власть", и "истину", и, в конечном счете, саму бессмертную душу. Управлять таким сугубо потребительском обществом можно лишь потакая его растущей аморальности, уступая порокам и развращенности людей и совершенствуя тем самым механизмы их дальнейшей нравственной деградации. В силу этих причин демократия представляет собой полностью "открытое" общество: в него проникает все низменное, порочное, греховное. В нем все затемнено тайными интересами, тайными спецслужбами, тайными организациями, преследующими свои корыстные политические и экономические цели.
        Очевидно, что для обеспечения порядка и исправного распределения поощрений и наказаний эта система нуждается в постоянно разрастающихся структурах налоговой инспекции и всеохватывающей паутине карательных органов. Рост мощи и влияния государственного аппарата принуждения является диалектическим следствием либерализации общества. Демократический режим власти делает то, что свойственно любому режиму государства, только делает это более эффективно, применяя более тонкие орудия и усовершенствованные, ускоренные технологии конвертации людей в "биороботов", запрограммированных двумя взаимосвязанными алгоритмами поведения - как "граждане" и как "потребители". Подрывая человеческую нравственность, ориентированную на абсолютные ценности, устраняя все традиционные, сакральные источники ее поддержания, демократия, основанная на законах рынка, представляет собой совершенный механизм преобразования фундаментальных ценностей в относительные, основных активов - в ликвидные, денег - в их виртуальные заменители. Это совершенный механизм отчуждения "детей" от "отцов", "феминисток" от "мужских шовинистов", "избирателей" от "избранных", "церкви" от "государства", человека от человека. В конечном итоге демократия превращает людей - даже внутри семьи - в "конкурентов", делает их друг другу врагами. И без сильного карательного аппарата в "гражданском обществе" очень быстро воцарится ничем не прикрытое "право сильного", начнутся конфликты, раздоры, взаимное истребление, ибо других, внекарательных преград к его перерождению в животное состояние, уже нет. Впрочем, это состояние еще хуже, так как животные, удовлетворив свои природные потребности, успокаиваются, а порода людей, выведенная государственной селекцией, не насыщается никогда. Бездуховность создает в них зияющий вакуум, заполняемый вечной алчностью, неутолимым адским голодом.

9.

        Борьба государства против народа (открытая или латентная) предопределена самой природой государства и будет продолжаться до тех пор, пока население не будет полностью атомизировано. Государству нужна не нация, осознанно и целенаправленно защищающая свои традиционные ценности, соблюдающая свои естественные интересы, а гражданское население без всякой разницы в национальности. Неважно кто - русский или немец, еврей или чеченец - лишь бы это был пронумерованный и благонадежный гражданин, который является специалистом в своей профессии (банкиром, ученым, военным и т.д.) и аккуратным налогоплательщиком, то есть приносит максимальную пользу государству, его обогащению и техническому прогрессу. Иными словами, государству нужна послушная его воле, безродная человеческая масса, "одинокая толпа", желательно обученная и образованная, систематизированная по кодам и рейтингам. Ему нужно, чтобы homo sapiens необратимо трансформировался в homo etatis.
        Главным орудием государственников в этой борьбе за умы и сердца граждан является язык, определяющий сознание, а тем самым и бытие. Сегодня вся атака "державников" концентрируется в двух направлениях: против религии Откровения и против Традиционной нации. Проще всего указать этот механизм "державного" лжеучения на конкретном примере ученого, который определил, что чеченцы, как олицетворение воюющего Ислама (религия Откровения) и сепаратистского национализма (традиционная нация) с точки зрения государственного утилитаризма представляют собой разрушительное для РФ явление.

10.

        Как и на какой системе аргументации строятся попытки "научного" отрицания, наглядно видно из работ академика Валерия Тишкова, профессора истории и антропологии, директора Института этнологии и антропологии РАН.
        Занимавшийся долгое время изучением жизни современных индейцев в США и Канаде, и имевший возможность увидеть своими глазами, насколько эффективно справляется с вызовами "варваров" против государства демократия в Америке, профессор Тишков пишет: ":симпатизирующая этнография" помещает чеченцев как коллективное тело под названием "этнос" или "нация" (а значит и всех членов группы) в этнографические железные клетки, предоставляя им карт-бланш на презрение к закону, совершение преступления и беспощадную борьбу. Это плохая услуга народу, который становится предметом демонстративной любви внешних сил. Когда я проводил полевые исследования среди ирокезов в США и Канаде, Большой вождь Джозеф Нортон из резервации Кахнаваке, расположенной недалеко от Монреаля на американо-канадской границе, сказал мне, что его главная забота - это соблюдение его людьми таможенных правил при занятии сигаретным бизнесом и других законов США и Канады при организации игорных домов. Почему же рецепты, выписанные чеченцам как членам общества "военной демократии", не распространить на ирокезов, которые также имели в прошлом сходные социальные системы? Почему "военные вожди" североамериканских индейцев Леонард Пелтиер и Джозеф Бэнкс, организовавшие вооруженное сопротивление властям в резервации сиу Пайн-Ридж, сегодня отбывают пожизненный срок в американской тюрьме за свой вызов государственному порядку? Какой смысл заключается в прозвучавших еще в 1990 г. на конференции в Грозном призывах некоторых ученых "продолжить дело шейха Мансура и имама Шамиля", кроме как подстрекательство чеченцев к нереализуемому проекту вооруженного вызова государству и существовавшему порядку? Создатели образа "гордых дикарей" сами не страдают, но уверены, что делали правое дело, выбирая "любимый народ" на роль разрушителя "новой империи" в лице Российской Федерации".
        Сама тональность этой публикации наглядно показывает, что автор не удержался в рамках избранного имиджа бесстрастного ученого, и здесь говорит не хладнокровный "профессор", заинтересованный рассмотрением фактов со всех возможных сторон, выявлением основных характеристик предмета, изучением и формулировкой объективного, стороннего заключения, а со всей очевидностью - "политик", "пропагандист", "державник", защищающий свое государство не только от "чеченцев", которые осмеливаются "на презрение к закону, совершение преступления и беспощадную борьбу", но и от других ученых, точка зрения которых не совпадает с авторской, от тех, кто, пропагандируя "симпатизирующую этнографию", внушают чеченцам, что они "коллективное тело под названием этнос или нация", "подстрекая" их тем самым "к нереализуемому проекту вооруженного вызова государству и существующему порядку", "на роль разрушителя "новой империи" в лице Российской Федерации".
        Логика рассуждений профессора Тишкова такова: если бы ученые, субъективно симпатизирующие диссидентам или объективно заинтересованные в разрушении российского государства, не толкнули чеченцев на определение своей идентичности в категориях "этноса", "нации", "наследников дела шейха Мансура и имама Шамиля", "гордых дикарей", "общества военной демократии" и пр., то вряд ли чеченцы как члены неопределенной этнической группы решили бы "бросить вызов государственному порядку".
        По замыслу профессора Тишкова российский "гражданин", читающий этот текст, должен принять за основу авторитетное "профессиональное" заключение "ученого", что чеченцы - не "этнос" и, тем более, не "нация", а значит не обладают правом на самоопределение по формуле, предусмотренной ООН в международном праве, и что это всего лишь люди, презирающие закон и государство. И далее, по аналогии с самым образцовым демократическим государством в мире, США, которое "военных вождей североамериканских индейцев, организовавших вооруженное сопротивление властям" осудило и приговорило к заключению на "пожизненный срок в американской тюрьме", так и российское государство, по Тишкову, должно поступать с "военными вождями" среди чеченцев и солидаризирующимися с ними учеными среди россиян.
        Профессор Тишков, занимавшийся серьезным исследованием социального устройства традиционных обществ, именно как ученый должен понимать, что рекомендуемые им меры по устранению чеченского вызова российскому государству недействительны как раз потому, что чеченцы уже де-факто состоялись как "нация" и поэтому "державный" российский ученый может только оправдывать перед российскими гражданами "правое дело" российских политиков, чиновников и силовиков, доказывая не столько обоснованность самоопределения по национальным признакам той или другой постсоветской нации, сколько дискредитируя подобными "исследованиями" само понятие нации.
        Приведем здесь заключительную часть программной работы названного автора "Забыть о нации (Постнационалистическое понимание национализма)": "Однажды летевшая вместе со мною в самолете депутат горбачевского Съезда народных депутатов Евдокия Гайер задала эмоциональный вопрос: "Когда мы, нанайцы, сможем называть себя нацией?" Мой ответ ей был следующим: "С того момента, как Вы задали этот вопрос, считайте, что нанайская нация существует". С тех пор прошло пять лет и можно задать новый вопрос: состоялась или нет нанайская нация за это время? Евдокия Гайер перестала быть видным российским политиком, а среди сторонников ее идеи не нашлось достаточного числа активистов-интеллектуалов на уровне группы, которые смогли бы осуществить распространение идеи нанайской нации среди соплеменников. Другими словами, нанайская нация не состоялась по причине отсутствия дискурсивной практики в смысле конкретных взаимоотношений между людьми и выстраивания ими социально-информационной сети по поводу данного проекта. Однако этот проект сохраняет свою потенциальную возможность, особенно если бы нанайцам (или другими заинтересованным агентам) удалось бы создать форму территориальной автономии для (или от имени) этой группы. Хотя никаких типологических трансформаций с этой этнической группой не произойдет, кроме появления некоторого числа новых нанайских вождей и бюрократов: Выход из смыслового тупика в данном случае может заключаться в рекомендации: или все этнические общности могут называть себя нациями, если это продолжает иметь какое-то значение в мире современной политики, или никто. Но опять же при условии нулевого варианта, включающего аналогичный отказ и со стороны государственных образований. Никакой утраты объяснительных и мобилизационных возможностей от этой процедуры не произойдет ни для ученых, ни для политиков. Наоборот, уход от тотальной категории поможет понять лучше природу человеческих коалиций, их культурных различий и политических конфигураций. Сегодня же за аллегорическим и академически пустым словом нация наука и политика упускает что-то гораздо более важное и "реальное" в тех многозначных ролях, которые этничность и националистическая риторика играют в индивидуальных и групповых действиях. Мы включили в нашу исследовательскую повестку феномен, который просто не существует, и выполняем суждения о действующих в социальном пространстве лицах и силах на основе ложного критерия и мифической дефиниции. Именно поэтому мои заключительные слова сводятся к призыву: забыть о нациях во имя народов, государств и культур, даже если будущие исследователи подвергнут сомнению и эти последние дефиниции".
        Как видно из приведенного отрывка ":нанайская нация не состоялась (несмотря на ее кратковременное существование в контексте реплики нанайского депутата) по причине отсутствия дискурсивной практики в смысле конкретных взаимоотношений между людьми и выстраивания ими социально-информационной сети по поводу данного проекта. Однако этот проект сохраняет свою потенциальную возможность, особенно если бы нанайцам (или другими заинтересованным агентам) удалось бы создать форму территориальной автономии для (или от имени) этой группы", так же как это (добавим от себя в духе логики профессора Тишкова) - с помощью "симпатизирующих" ученых и "других агентов" сумели сделать чеченцы.
        Видимо, призыв профессора Тишкова "забыть о нациях во имя народов, государств и культур" продиктован пониманием неминуемых вспышек угроз национализма на территории РФ. Исходя из чего, автор заботливо предлагает вычеркнуть из гражданского сознания "академически пустое слово нация", поясняя, что от этой процедуры не произойдет "никакой утраты объяснительных и мобилизационных возможностей:ни для ученых, ни для политиков. Наоборот, уход от тотальной категории поможет понять лучше природу человеческих коалиций, их культурных различий и политических конфигураций".
        В другом месте профессор Тишков дает однозначное определение нации как мета-идеологической угрозы для государства, утверждая, что нация как "политический лозунг и средство мобилизации, а вовсе не научная категория" - это "синоним этнической группы". Нет смысла и дальше доказывать конъюнктурность и узкий утилитаризм подобного подхода к вопросу "нации" и "национализма". Я хочу обратить внимание читателя (и, в первую очередь, русского) на то, что логика профессора Тишкова касается не только чеченцев и нанайцев, но и самих русских, которые, "по Тишкову", будут определяться как "этническая группа", один из множества сегментов "российского гражданского общества". Но, если по какой-либо причине, в частности, из-за подстрекательства симпатизирующих им чеченских ученых или других агентов варварства, национализма или анархизма, русские вздумают этому противиться, то они должны знать, что в РФ их ждет судьба североамериканских индейцев и пожизненный срок в российской тюрьме.

11.

        Однако вернемся к анализу технологии, с помощью которой государство разлагает саму структуру нации. Утверждая, что "государственный порядок превращает род в семью", Соловьев не понимал, что, разбив кровнородственный клан на "семейные осколки", государство на этом не останавливается и продолжает дробить и малую семью, так как является таким же ее антиподом, как и кровнородственной семье, роду. Подобное отношение к семейному институту вызвано тем, что семья - это естественный живой организм в мире искусственных социумных конструкций государства, это "зародыш" рода, сохраняющий в себе природу, "генотип" кровнородственных отношений, принцип ближнего. Семья, пока она существует, хранит сакральную суть человеческого родства, несовместимую с профанической, механизированной сущностью государства; семейное родство - это тот "корень", который, если не "вырвать" его, может возродить кровное родство, а с ним - всю великую родоплеменную организацию народов - антипод государства. Малая семья - это та первичная слабая "скорлупа", которая дает человеку хоть какую-то (если не физическую, то психологическую) защиту от давления и насилия со стороны государства. Однако государству нужен полностью подчиненный ему человек, который во всех жизненных коллизиях полагается только на его институты; государству нужен человек, который только от него ждет удовлетворения своих потребностей, только в нем находит защиту - словом, государству нужен индивид, который сросся бы с ним не только телом, но и душой, завладев которой оно превращает человека в зомби. Именно поэтому государство стремится и будет стремиться уничтожить семью, как ранее уничтожило род. Но эти цели достигаются в два этапа: если автократические государства, опирающиеся почти исключительно на насилие, в грубой форме разрушили потерявшие структуру, распавшиеся кровнородственные кланы, но по своей политической конструкции не имеют достаточных механизмов для разложения малой семьи, то институты и учреждения демократического толка, используя свойственные им более тонкие и изощренные механизмы (и среди них - главную свою "отмычку" - лозунг индивидуализма), разлагает малую семью с несравненно большими результатами. Для этого эффективно используются и другие средства из арсенала демократии: от политики "эмансипации женщины" до идеологии "свободы личности", и от культивирующих эгоизм законов "свободного рынка" до беспринципных игрищ "многопартийности", выбивающих из естественных человеческих социумов все нравственные опоры солидарности.
        Демократия динамична, но ее развитие всегда направлено в одну сторону - к отмене существующих запретов и открытию для общества все новых и новых "свобод", целенаправленно ведущих людей к полному социальному распаду и личностной деградации. Демократические выборы приносят власть тому, кто обещает больше "свобод" - и этот перманентный процесс все больше и больше развращает и власть, и население, постоянно увеличивая у последнего силу потребительского инстинкта и вытравливая нравственность. Но такая неуклонная и постоянно нарастающая девальвация морально-этических ценностей не может пройти бесследно для общества - оно начинает вырождаться на генетическом уровне. "Да погибнет народ неправедный!" (Коран, 23:41) - этот приговор Всевышнего нельзя ни отменить, ни отсрочить, хотя наиболее цивилизованные и, как следствие, наиболее быстрыми темпами вырождающиеся народы и предпринимают попытки отодвинуть надвигающийся демографический крах завозом "рабочей силы" из стран "третьего мира". Этот процесс набирает обороты: по подсчетам социологов, в ближайшие тридцать лет только Западной Европе может понадобиться (дополнительно к десяткам миллионов уже там живущим) еще около 50-ти миллионов эмигрантов для поддержания экономики, обслуживать которую из-за демографических проблем становится некому. Происходит естественная "замена" старого, вырождающегося населения новым, более сильным в генетическом отношении и менее испорченным в нравственном смысле населением. Но это - тема для отдельного разговора.

12.

        Авторитарные режимы хоть и ослабляли семью, уничтожив ее кровнородственную защитную "оболочку", тем не менее не ставили перед собой сознательной задачи ликвидировать ее как социальный институт. Этому есть несколько объяснений. Прежде всего царь, даже забрав в свои руки абсолютную власть, став монархом, не может оборвать те нити, которые связывают его статус с религиозными и национальными традициями, ибо правит в качестве "помазанника Бога", "отца народа", и эти звания (какими бы фикциями не считал их сам монарх) являются единственной легитимной основой его наследственной власти. Поэтому монарх не может покушаться на семью и семейные традиции, благодаря которым он и сам получил "трон предков", не может выставлять себя в явной оппозиции религиозным заповедям, которые во всех религиях монотеизма освящают "почитание отца и матери". Но между монархом, занимающим вершину общественной иерархии, и семейной ячейкой, находящейся в ее основании, располагаются уже не кровнородственные, родовые и племенные социумы, а бюрократические учреждения и армия чиновников, для которых одинаково чужды и харизма монарха и святость семьи.
        Идеал чиновника - такой же чиновник у власти (включая и высшую), его цель - общество, состоящее из разобщенных индивидов, распределенных по соответствующим реестрам и цензам. Поэтому там, где воцаряется чиновничество, один за другим исчезают институты монархии и семьи. Государство устраняет и будет устранять все, что мешает прогрессу, и поэтому с ликвидацией монархии время существования семьи - последнего оплота родоплеменного строя и кровного родства - сочтено. Она обречена разделить судьбу исчезнувших ранее племен, родов и кровнородственных общин, "больших семей". Тогда произойдет окончательный разрыв между "отцами" и "детьми", порвутся последние, предельно истончившиеся нити, по которым, посредством Традиции, от одного поколения другим передавался образец жизни "первых отцов", завершится тотальная атомизация людей, победа хаоса новшеств над исконным первозданным порядком, установленным в обществе Богом.

13.

        Один из самых драматических этапов распада связей между поколениями отобразил в своем романе "Отцы и дети" русский писатель И.С. Тургенев. Глубоко ощущая разрушительную силу кризиса, порожденного цивилизацией Нового Времени, Тургенев оказался более проницательным, чем основатели современного нигилизма, экзистенциализма и постмодернизма, от Ницше, Фрейда и Хайдеггера до Сартра, Фуко, Деррида. В отличие от них, Тургенев осознал причинно-следственную связь между кризисом семьи и кризисом человечества, увидел, что вопрос не сводится к той или другой философской доктрине:

        "Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, - говорил между тем Базаров, - подумаешь, сколько иностранных... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
        -Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте - логика истории требует...
        - Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
        - Как так?
        - Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
        Павел Петрович взмахнул руками:
        - Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил? В силу чего же вы действуете?
        - Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаём авторитетов, - вмешался Аркадий.
        - Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, - промолвил Базаров. - В теперешнее время полезнее всего отрицание - мы отрицаем.
        - Всё?
        - Всё.
        - Как? Не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...
        - Всё, - с невыразимым спокойствием повторил Базаров".

        Отрицание "детьми" в лице Базарова всех сакральных, национальных, государственных, культурных и цивилизационных ценностей для "отцов" было не только потрясением. Они, уходящее поколение, чувствовали силу своих наследников, завидовали им и не понимали их:
        "Стало быть, напрасно он, бывало, зимою в Петербурге по целым дням просиживал над новейшими сочинениями; напрасно прислушивался к разговорам молодых людей; напрасно радовался, когда ему удавалось вставить и свое слово в их кипучие речи. "Брат говорит, что мы правы, - думал он, - и, отложив всякое самолюбие в сторону, мне самому кажется, что они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами... Молодость? Нет: не одна только молодость. Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас?" Николай Петрович потупил голову и провел рукой по лицу. "Но отвергать поэзию? - подумал он опять, - не сочувствовать художеству, природе?.."
        Тургенев не привел довод в пользу уходящего мира "отцов", поскольку предчувствовал, что будущее за "базаровыми", за "детьми", более того, четко увидел ложность позиции "отцов", которые вслух возвышали "природу" и "деревню", но в душе ориентировались на "цивилизацию" и "город":
        "- Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: "эфтим" и "эфто", хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени. Тогдашние тузы, в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли, одни - эфто, другие - эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, - а в аристократе эти чувства развиты, - нет никакого прочного основания общественному... bien public: общественному зданию. Личность, милостивый государь, - вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность, наконец, но это всё проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.
        - Позвольте, Павел Петрович,-- промолвил Базаров, - вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали".
        Русские мыслители, такие как Тургенев, а вслед за ним Чернышевский, Бакунин, Толстой, Достоевский, понимали лучше западных философов, что Старый Свет - это, по сути, мир "отцов", это вопрос выбора между патриархальными и гражданскими ориентирами, от которого зависит будущее не только русской нации, но и всего человечества.
        Тургенев ощущал гибель традиции "отцов", видел надвигающуюся революцию "детей", не сомневаясь в том, что это не прогресс, а регресс, но так и не нашел корней этого кризиса. Все-таки отвержение "художества" и "искусства" он считал равноценным отвержению самой "природы". Не увидел, что конфликт между "отцами" и "детьми" имеет свое начало именно в отклонении от природы, от естественных законов Вселенной в пользу искусства, культуры, цивилизации. Не увидел этого и Базаров, литературное воплощение чернышевских и бакуниных, поклоняющихся идолам естественных наук во имя изобилия "насущного хлеба" и общественного блага ("bien public"):
        "-- ...Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два четыре, а остальное все пустяки.
        -- И природа пустяки? - проговорил Аркадий, задумчиво глядя вдаль на пестрые поля, красиво и мягко освещенные уже невысоким солнцем.
        -- И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник".
        Причины современного кризиса в России в том, что "отцы" разрешили "детям" превратить "храм" природы в "мастерскую", и, таким образом, те и другие в скором времени превратились из "пастырей", отвечающих перед вечностью за сакральные ценности Земли, в государственные "винтики" (по выражению Сталина), запрограммированные государством выполнить любой ценой пятилетние планы, и столкнулись с постоянной нехваткой "хлеба насущного" в продуктовых магазинах "самого передового государства в мире".

14.

        Когда философ Н. А. Бердяев отмечал, что "русские не любят государства и не склонны считать его своим", что "зло и грех всякой власти русские чувствуют сильнее, чем западные люди", - объяснение этому нужно было искать не в том, что речь идет о русских как таковых, а в том, что объектом исследований Бердяева явился народ с патриархальным мышлением. Впрочем, в нынешней России Бердяев не увидел бы этой патриархальности и, естественно, не заметил бы и "нелюбви" к государству: по крайней мере в той степени, как в его эпоху, когда был еще жив дух родового аристократизма в дворянстве, и общинности - в народе. В современной России полностью исчезло родовое сознание, а семья переживает нарастающий процесс распада. И сегодня, как никогда, гражданское население России готово к переходу к демократии, которая окончательно разрушит семью. Отношение общества к государству - безошибочный индикатор, показывающий степень сохранности родового сознания в том или ином народе: чем больше тянется общество к семейно-родовым ценностям, тем больше в нем анархизма, и наоборот, чем меньше почитаются эти ценности, тем лояльнее общество к государству, которое не только полностью его подчиняет, но становится для него единственной категорией социального мышления.
        До поры до времени помимо "покровительства" со стороны монарха, семью от "всецарствия" демократии, от гибели сохраняли и другие обстоятельства. В традиционных аграрных обществах семья осуществляла экономические и воспитательные функции, которые авторитарным режимам нечем было заменить из-за относительной слабости государственных институтов и "зародышевого" состояния учреждений медицины и социального обеспечения. В крестьянском сельском хозяйстве и ремесленном производстве семья являлась своего рода трудовым объединением, осуществляла заботу о подрастающем поколении, содержала больных и пожилых людей.
        Лишь со становлением промышленного общества и демократии появилась возможность создать искусственные институты, обладающие функциями, способными конкурировать с общественными функциями семьи и постепенно подменить их.
        Врачи и медицинские учреждения, страхование жизни и здоровья, пособия по безработице и фонды по пенсионному обеспечению ликвидировали необходимость для семьи брать на себя функции взаимопомощи в периоды болезней и экономических трудностей. Точно так же социальные пособия, больницы и дома для пенсионеров сняли с семьи заботы о престарелых и вдовах, а детдомы - заботу о сиротах. Таким образом, демократическое государство на первом этапе подорвало экономическую базу существования семьи, а затем направило свои усилия на идеологический и психологический подрыв семьи - через эмансипацию женщины, правовое уравнивание мужа с женой и детей с родителями, культ индивидуальности, многопартийность и демократические выборы, свободный рынок, идеализацию материального изобилия и т.д. Особо нужно отметить откровенно проявляемое демократическими государствами покровительство так называемым "сексуальным меньшинствам", направленное к атрофированию самих биологических основ семьи, к уничтожению взаимного влечения мужчины и женщины. Ныне "однополая любовь" настолько утвердилась в правах, что парламенты развитых западных стран не успевают принимать все новые законы в пользу "сексуальных меньшинств", а промышленность - производить инфрастуктуры, нацеленные на обслуживание потребностей "прогрессивных семей".
        Если авторитаризм можно сравнить с "мельницей грубого помола", с механизмом предварительного дробления народа до семейных ячеек, то демократия напоминает "мельницу мелкого помола", которая разлагает уже и семью, то есть дробит народ до последних составляющих его "единиц" - индивидов. Население государства превращается на этом последнем этапе в скопище искусственно объединенных людей, которым и в голову не приходит сопротивляться государству или видеть в нем что-то неестественное, враждебное человечности, так как индивиды - "биороботы" ("биограждане"), составив с государственным механизмом нераздельный симбиоз, приобретают общую с ним природу.

15.

        Прогресс демократии есть регресс человеческой нравственности, ибо власть, как уже говорилось, "демократическим путем" получает тот претендент, который обещает больше "свобод" от нравственных обязательств, от религиозных норм личной и общественной жизни, больше "свобод" в зарабатывании денег, в порочных, оболванивающих людей зрелищах. Вслед за проституцией узакониваются аборты, потом вводятся "свободы" на половые извращения, на потребление наркотиков; на очереди - легализация добычи и продажи человеческих органов-имплантантов; завтра начнут открыто и по упрощенной процедуре торговать детьми. Словом, все, что отвергается человеческой нравственностью и религиозным сознанием, допускается демократией - высшим типом государства.
        Только религиозный, традиционный дух заставляет людей сопротивляться государству; когда государство вытравливает из них эти чувства, все конфликты и противоречия между государством и его гражданами, то есть толпой одиноких, разобщенных людей, прекращаются и государству остается только продолжать углубление (до полного скотства) их потребностей в "хлебе и зрелищах", скрупулезно собирать с них налоги и с помощью мощного карательного аппарата пресекать нарушения своих законов. Там, где исчезает богобоязнь, где стыд и совесть считаются "комплексами", подлежащими лечению у психиатров, где родители так же легко избавляются от подросших детей, как дети сдают пожилых родителей в "дома престарелых", единственным "общественным регулятором" становится дубинка полицейского. Стоит с такого общества слететь "цивилизованной оболочке", стоит государству разомкнуть свои внешние сдерживающие конструкции, как "граждане" станут в буквальном смысле дикарями, выживающими любой ценой по правилам бетонных джунглей и трущоб, которые, как раковые опухоли, развиваются на окраинах всех цивилизованных городов мира.