"ИХВАНЫ НЕ ПОМНЯЩИЕ РОДСТВА" ИЛИ БЕГСТВО ОТ ИСЛАМА

     Упомянутый уже в этой работе академик Тишков, анализируя межвоенное (1996-1999) состояние чеченского общества, приходит к выводу, что "именно радикальный исламизм, а не только экономический хаос и изоляция не позволили установить в послевоенной Чечне какие-либо основы гражданского правления, законности и порядка" (см. "НГ-сценарии" № 11, 10.12.2000 г.).

     Этот вывод может считаться истинным или ложным в зависимости от того, что подразумевается под понятием "радикальный исламизм". Если эту категорию определить как совокупность всех движений, стремящихся к фундаментальному возрождению Ислама в соответствии с Кораном и традициями всех пророков единого Бога, начиная от пророка Ноя (мир ему) и до "печати всех пророков" Мухаммеда (а.с.с.)", то этот вывод верно отражает то, что происходило в Чечении не только в 1996-1999 годы, а на протяжении всей эпохи Нового Времени. Когда традиционный Ислам, основанный на почве кровнородственных общин составляющих родоплеменную ткань Нох-чи, "народа пророка Ноя" (мир ему) - как на чеченском языке всегда самоопределялись чеченцы - столкнулся со светской цивилизацией, основанной на модернистских стереотипах, проникших в Россию с Запада уже во время централизации Российского государства в эпоху Ивана Грозного, следствием стало, как я уже более подробно говорил в другом месте, "вечная российско-чеченская война". Если после победы в августе 1994 года чеченцы не построили "основ гражданского правления" или "гражданской законности" или "гражданского порядка", то это свидетельство силы традиционного Ислама в чеченском обществе, отрицающем все инновации гражданского характера: государство, прогресс, цивилизацию, правопорядок, основанный не на Божьем, а на человеческом законе, гегемонию "детей" над "отцами". В этом смысле, в соответствии с предложенном мною определением "радикального исламизма" по его векторности - как стремления к очистке традиционного Ислама от всех форм модернизма, приведенный вывод профессора Тишкова был бы истинным.

     Однако, учитывая, что в научном дискурсе современной антропологии и этнографии как в России, так и на Западе, под понятием "радикальный исламизм" чаще всего подразумеваются политические партии и проекты, основанные на идеологии так называемого "ваххабизма" или точнее "ихванства", что однозначно сказывается на смысловой нагрузке этого понятия в работах профессора Тишкова, то его приведенный выше вывод является ложным. Ихванство, несмотря на его исламскую фразеологию - это всего лишь модернистский проект "исламского государства", "гражданской уммы", "исламского гражданского кодекса и государственного правосудия", базирующийся на гражданских принципах индивидуализма, противопоставленных кровнородственным принципам общинности. В чеченских условиях ихванство, это, по сути, проект подмены кровнородственной общины ("вар") политической организацией ("джамаат") и теократической нации Нох-чи "исламским государством" амиров и имамов, прикрывающих свою политическую власть зелеными знаменами Ислама и джамаатским коллективизмом. Если бы "радикальный исламизм" ихванского толка в Чечении победил над традиционным Исламом, результат был бы противоположным тому, что предполагает профессор Тишков. Может быть, "экономический хаос" и "изоляция" исчезли бы не сразу, так как их наличие в Чечении является результатом решений, принимаемых не в Грозном, а в Москве, но "основы гражданского правления, законности и порядка" были бы в послевоенной Чечении установлены ихванами немедленно, не менее жесткими методами, чем те, что применяла большевистская власть.

     Вывод, сделанный профессором Тишковым, не адекватен и по более фундаментальным причинам, чем вопросы терминологии. Профессор Тишков, по всей видимости, считает гражданское общество ("основы гражданского правления") чем-то более совершенным, чем "нация" или "этническая группа". Эту модернистскую предпосылку он неоднократно выразил во многих своих работах, таких как "Очерки теории и политики этничности в России", "Забыть о нации" и других, в которых, исходя из парадигмы индивидуализма, свойственной для либерально-демократической идеологии, отрицает все формы мобилизации традиционного общества на защиту своей этнической почвы (кровнородственные узы, религия, традиция, естественное право, примордиальные начала национальной организации и прочее). Согласно Тишкову, "нация" - это всего лишь "политический лозунг и средство мобилизации, а вовсе не научная категория: Состоя почти из одних исключений, оговорок и противоречий, это понятие как таковое не имеет права на существование и должно быть исключено из языка науки. В этнокультурном смысле категориальность понятия "нация" утратила в современном мире всякое значение и стала фактически синонимом этнической группы". Осознавая наличие многочисленных конфликтов, возникающих на этнической почве по обе стороны атлантического океана, профессор Тишков приходит к выводу, что эти конфликты - плод мифа под названием "нация", пропагандируемого интеллектуальной элитой, всегда стоящей во главе всех национальных движений, поднимающихся на борьбу с реальным или мнимым "империализмом" капиталистического или коммунистического толка. Исходя из странной логики, профессор Тишков считает дым причиной огня и не видит, что суть этих конфликтов заключается в столкновении индивидуализма (под любым государственным или гражданским "соусом") с общинностью, являющейся фундаментом любого естественного социума, независимо от того, как этот социум обозначает свою групповую идентичность, то есть, независимо от того, существуют или не существуют в его языке такие сконструированные категории как "этнос", "нация" или "народ". Против идеологии индивидуализма, независимо от того, откуда она будет продвигаться - с Запада или Востока, с Севера или Юга, чеченцы будут бороться. Но не потому, что их политизированная национальная элита поднимает их на войну с помощью политических лозунгов, а потому, что индивидуализм они ощущают - сознательно или нет, это не имеет значения - как фундаментальную угрозу для своего естественного образа жизни. Свидетельством этому является вся история упомянутой выше "вечной войны".

     Именно этот естественный закон самозащиты любой естественной общины от вируса индивидуализма убедительно обозначил академик Евгений Свердлов, директор Института молекулярной генетики РАН, руководитель лаборатории в Институте биоорганической химии, изучающий генетику человека и животных, а более конкретно - сравнительный генетический анализ мозга человека и человекообразной обезьяны. В интервью под заглавием "Индивидуализм - это путь раковой клетки. Центробежная цивилизация обречена на поражение в историческом развитии", он подчеркнул что "общество, которое плодит раковые клетки индивидуализма, обречено на гибель: В долгосрочной перспективе в борьбе за выживание скорее выигрывают популяции, в которых внутреннее движение центростремительно. Где интересы индивида подчинены интересам общества". Это заключение профессор Свердлов, как естествовед, обосновал правилами социальной генетики: "человек - существо стадное, общественное. В процессе эволюции он только потому и выжил, что существовал в сообществе себе подобных. А сегодня требуют, чтобы его индивидуальные интересы стали приоритетом, стали выше интересов сообщества: В сущности, мы обладаем лишь двумя системами передачи информации от поколения к поколению - это генетика и культура. Они тесно взаимосвязаны. Культура - это то, что объединяет нас с другими людьми. Все, что разрушает, я бы характеризовал как антикультуру, которая уничтожает эволюционно сложившиеся механизмы общности. Генетика - то, что обеспечивает реальную передачу частички уникальности человека. Каждый из нас - маленький атом, который смертен, лишь генофонд в целом бессмертен. Он меняется, но живет. Уже только поэтому нельзя объявлять интересы личности выше интересов общества". Обозначая современную цивилизацию, как раковую болезнь, разлагающую ткань традиционного общества, профессор Свердлов таким видит путь к оздоровлению: "Уже сегодня очевидны принципы, которым надо следовать, чтобы сохранить жизнь. Прежде всего, необходимо разумно ограничить потребление: неправильно, когда одного человека везут сто лошадиных сил. Это расточительство ресурсов, которые конечны, и конец их уже виден... Придет время, и оно уже не за горами, когда общество само убедиться в пагубности сегодняшних моделей".

     Если осмыслить суть выводов академика Свердлова как естествоведа, и сопоставить их с выводами академика Тишкова как обществоведа, налицо несовместимость научных парадигм первого (социальная генетика и центростремительная культура, понимаемые как две подсистемы в "стадной" закрытой системе "передачи информации от поколения к поколению") и второго (социальное структурирование и центробежная "антикультура", понимаемые как две подсистемы в гражданском открытом обществе, в котором осуществляется передача информации от поколения к поколению, опосредованная государством и выполняющей государственный заказ интеллектуальной элитой. На этом фоне очевидно, что как бы модернистское обществоведение не определило чеченцев, в той мере, в которой они являются общиной, закрытой системой, они всеми силами будут защищаться от всех форм индивидуализма. Это правило, понимаемое естествоведом и не понимаемое обществоведом - суть вечной войны между Нох-чи и Российским государством. Этот конфликт - не результат искусственной мобилизации общества идеологами чеченского национализма, а наоборот - идеология чеченского национализма сформулировалась как плод борьбы национальной иммуносистемы чеченцев, в которую пытаются проникнуть вирусы цивилизационного индивидуализма. Если бы академик Тишков сориентировал свою научную методологию не на повседневные интересы политиков по обе стороны атлантического океана, а на естественные законы природы, частью которой являются чеченцы, то он увидел бы, как видит это академик Свердлов, что дым - это следствие огня, а не на оборот, что национализм - это следствие столкновения нации с государством, а не наоборот, что гражданское общество - это симптом общественной декаденции, раковая опухоль в организме нации, а не симптом общественного прогресса. Вечная российско-чеченская война, с одной стороны баррикады собрала центробежные силы индивидуализма и модернизма, а с другой - центростремительные силы общинности и традиционализма. В этой войне Россия является носителем Западных начал, а ее интересы отстаивают ученые, пропагандирующие под видом обществоведения принципы либерализма, такие как академик Тишков и технократические элиты гражданского глобализма. Чеченцы в этой войне являются носителями сакральной традиции и естественных начал, на которых основывается их "генетика" ("вары", основанные на принципе единства крови) и "культура" ("тайпы" и "тукхамы", основанные на принципе единства генов и языка) а своих союзников чеченцы видят в настоящих ученых, стремящихся к изучению фундаментальных законов природы не ради ее дальнейшей порчи, а ради оздоровления всей земли и исцеления души человечества.

     В этой войне естествовед академик Свердлов, с определенными оговорками, скорее всего является союзником не своего коллеги-обществоведа в РАН, пропагандирующего искусственные принципы индивидуализма, а естественной нации Нох-чи, защищающей естественные принципы общинности. Упомянутые оговорки сводятся к тому, чего профессор Свердлов не увидел и не мог увидеть сквозь призму научного естествоведения. А именно, если, как он говорит, "культура - это то, что объединяет нас с другими людьми", а "антикультура" - это все что "уничтожает эволюционно сложившиеся механизмы общности" и если он считает "пагубным" извращением либеральную идеологию, "объявляющую интересы личности выше интересов общества", то, основываясь только на законах генетики и - условно говоря - естественной, то есть объединяющей культуры (в отличие от искусственной, разделяющей культуры) можно на время заморозить развитие раковых клеток беспредельного индивидуализма, типичного для атлантической цивилизации моря, но невозможно организм привести к естественному состоянию здоровья. Рецепты, предлагаемые профессором Свердловым - это на самом деле призыв к последовательному отказу от индивидуализма, однако, не во имя возврата личности к кровнородственной общине, а во имя возврата индивида к общественному коллективизму. Противопоставляя принципу произвольного индивидуализма принцип абстрактного коллективизма, можно временно устранить симптомы "общественного рака", но не его причины, так как это приведет к тоталитарному подавлению личности обществом и, рано или поздно, вызовет центробежную реакцию диссидентов, то есть пассионарных личностей, готовых во имя своей индивидуальной свободы рисковать имуществом и жизнью. Рано или поздно это приведет к дезинтеграции коллектива и возникновению очередной волны индивидуализма. Именно этот процесс сегодня наглядно виден в постсоветской России.

     Чтобы искоренить причины обеих разновидностей индивидуализма - открытого, либерального и скрытого, коллективистского - необходимо осознать, что единственный способ, чтобы индивид был естественным образом полезен обществу, а общество индивиду - это возрождение общества, основанного на кровнородственных общинах, варах, в которых формируются полноценные, нормативные личности, добровольно и сознательно подчиняющиеся своей естественной среде - кругу кровных родственников. Только в такой среде отношение индивид - общество имеет симбиотический, а не паразитический характер, обеспечивающий естественную гармонию как по общественной вертикали, так и по горизонтали, только в такой среде общинный иммунитет не допускает зарождения "раковых клеток индивидуализма", опираясь на свои внутрисистемные иммунные силы.

     Резюмируя, можно сделать вывод, что путь государства, по Тишкову - это путь "гражданского правления", а по Свердлову - "путь раковой клетки" является способом саморазрушения догосударственных родоплеменных форм организации общества в результате инноваций, поражающих традиционный иммунитет нации.

     Возвращаясь к конкретной общественной ситуации, имевшей место в "межвоенной Чечении", следует отметить, что после завершения войны 1994-1996 гг., когда на повестку дня встала проблема структурной организации общества, отчетливо обозначились два центра сосредоточения государствообразующих сил, которые, сходясь на идее независимого государства, отличались, тем не менее, в своих подходах к реализации этой цели. Эти две силы: официальная ичкерийская власть во главе с президентом Масхадовым и движение ихванов (чаще называемое движением "ваххабистов"). Именно движение ихванов ("радикальный исламизм") Тишков и называет в качестве главной причины того, что в Чечении не удалось создать "какие-либо основы гражданского правления, законности и порядка".

     На самом же деле, конечно, главным препятствием на пути строительства государства являлся не тот "исламизм" (несмотря на все радикальные формы его проявления), который отстаивали ихваны, а тот глубинный, первозданный, фундаментальный Ислам, который еще живет в сохранивших себя традиционных структурах чеченского общества. Именно традиционность чеченского народа и являлась главной преградой на пути создания "основ гражданского правления" и структурируемых этим правлением "законности и порядка", несовместимых с кораническими законами и Национальным Порядком. Таким образом, межвоенная Чечения была представлена не двумя (официальная ЧРИ и ихванство), а тремя силами общественной структуризации, третья из которых (традиционный народ) не выступал и не мог (в силу несовместимости традиций с политикой) в качестве организованного на политических основах движения.

     Наличие в Чечении этих трех сил и их взаимоотношения создавали сложную картину общественной жизни, в которой необходимо разобраться для того, чтобы в будущем избежать тех разрушительных процессов, которые имели место в Чечении 1996-1999 годов. Кроме того, такой анализ поможет глубже осознать суть и характер социальных процессов, которые мы наблюдаем в общечеловеческой истории и современности.

     Учитывая, что повсеместно возникновению государственной организации предшествовала родоплеменная организация, продуцируемая базовой для нее кровнородственной социумной основой, мы можем постулировать закономерность, характерную не только для чеченского, но и любого другого народа. Заключается эта закономерность в том, что государство в самой ранней, первичной своей форме зарождается как искусственная компенсация разрушения той естественной верховной власти, которая "завершает" собой - личностью национального лидера - иерархию родоплеменного Национального Порядка. Там, где все поступки, решения и реакция общества на внешние или внутренние обстоятельства принимались в строгом соответствии с неизменной Традицией, впервые зарождается политика, для которой главной доминантой является целесообразность, выгода, конъюнктурный прагматизм. И ранний монарх, взявший на себя функцию "живого интеграла общества", видит - и это совершенно логично - главное препятствие для политически целесообразных действий в обществе, которое продолжает жить традициями. Чтобы сделать общество управляемым, политическому руководителю необходимо устранить "конкуренцию" своей власти, проявляющуюся в традиционализме, а для этого необходимо в первую очередь сломать традиционные формы общественной организации - племя и род. Пока племя и род существуют как завершенные "закрытые" системы, они подчиняются не "королевским указам", а традициям, и не государственным чиновникам, а своим харизматическим лидерам, старейшинам. Власть старейшин ликвидировалась государством по-разному: иногда их репрессировали (как, например, в Саудовской Аравии), или создавали из них феодальную аристократию с династическим наследованием власти (как это происходило в средневековой Европе). Вследствие этого племенная стратификация эволюционировала в территориальную, что мы видим, например, в Германии, где древние племенные названия (саксы, тюринги, бавары и т.д.) стали названиями федеральных областей. Родовая идентификация становилась привилегией и признаком аристократии или вовсе исчезала.

     Что касается кровнородственных ячеек общества, то государственная власть, не покушаясь на сам принцип кровного родства, подрывала эти базовые субъекты традиционного общества двумя тесно взаимосвязанными путями: подрывом солидарности ("круговой поруки") кровных родственников, проявляющую себя в принципе коллективной ответственности, и заменой этого принципа принципом индивидуальной ответственности. Необходимо вновь повторить, что государство, какими бы ни были его внешние формы и атрибуты, идеология и конфессиональная окраска, может считаться состоявшимся только в том случае, если ему удалось ликвидировать общинный, кровнородственный принцип коллективной ответственности и ввести на его место принцип индивидуальной ответственности. Это - главный ключ понимания как природы государства и нации, так и их антагонизма.

     Когда кровное родство лишается своего стержня - коллективной ответственности - оно теряет иерархическую четкость в виде кровнородственного клана и сохраняется лишь в проявлениях взаимной протекции, создающей ту систему коррумпированности и "клановости", которые повсеместно распространены в восточных странах и которые порождены противоестественным симбиозом уходящих в прошлое традиций и развивающихся в противоборстве с ними государственных институтов. На Западе, где произошла почти полная стерилизация от традиций, эти явления редки и не имеют даже приблизительных масштабов в сравнении с их проявлениями на Востоке, где доминирует не Закон, а Авторитет, впрямую зависящий от размеров, богатства и влиятельности "клана" (который, разумеется, структурно не имеет ничего общего с традиционным кровнородственным "семеричным" кланом).

     Только после этих вводных замечаний мы сможем полнее и глубже осознать, какими поверхностными и "подводными" течениями определялись социальные процессы в Чечении в период между двумя последними войнами.

     Двигаясь по пути укрепления государственных институтов, администрация президента Масхадова не могла не прийти к столкновению с традиционными устоями чеченского общества. Но по целому ряду причин "официальная ЧРИ" проявляла в этом отношении большую "деликатность", чем ихваны, чьи покушения на чеченский традиционализм носили открытый и демонстративный характер. Первой и основной причиной того, что официальные власти ЧРИ не позволяли себе прямых покушений на традиционные устои чеченского общества была в большей или меньшей степени проявляющая себя враждебность ихванства и против чеченских традиций, и против официальной ЧРИ: это заставляло президента Масхадова искать поддержки среди чеченских традиционалистов и высказывать лояльное отношение к самим традициям. Кроме того, несмотря на свой официальный статус президента государства, Масхадов оставался "нормативным чеченцем", то есть придерживался кровнородственных уз и почитал их, не видя в них никакой угрозы исправному функционированию государства. В качестве таковой угрозы он воспринимал спорадические попытки некоторых тайпов воссоздать себя в качестве организационных структур, влияющих на общественную жизнь. В реальности же угрозу государству несли не тайпы (воссоздающиеся чисто формально, без реорганизации своих внутренних кровнородственных иерархий), а система кровного родства с его стержневым принципом коллективной ответственности, который не допускал важнейшей для любого государства эксклюзивной монопольности на репрессивную власть. Проще говоря, любой чеченец продолжал оставаться под защитой своих родственников (по крайней мере ближайших, как правило - родных, двоюродных и троюродных) и любое покушение на его жизнь или свободу, независимо от кого - государственных служащих или частных лиц - оно исходит, немедленно порождало ответную реакцию, то есть кровную месть в форме коллективной ответственности. Продолжая укреплять государство, президент Масхадов, конечно, и сам неминуемо пришел бы к необходимости ликвидации в общественной жизни чеченцев принципа коллективной ответственности и его замены принципом индивидуальной ответственности, то есть, пришел бы к необходимости ликвидации главного стержня, на котором держится институт кровнородственного клана. Для этого нужно было только время.

     Находясь в плену иллюзий "прямых решений", официальные власти ЧРИ полагали, что неудачи в строительстве государства связаны с дефицитом специалистов и с недостаточностью уже созданных государственных структур и учреждений. Это приводило к тому, что на руководящие должности в различные министерства и ведомства в качестве специалистов приглашались вчерашние оппозиционеры, предатели независимости, что вызывало открытый ропот среди бойцов Сопротивления, а сами эти министерства и ведомства все больше множились и усложнялись, становясь громоздкой и малоэффективной этатической "надстройкой" над традиционным (по многим параметрам) чеченским обществом. Народ продолжал жить своей, обособленной от государства, жизнью, как и власти жили в своем, обособленном от народа, мирке. В официальных деятелях ЧРИ, которые (за исключением амнистированных "специалистов") искренне пытались обеспечить национальную независимость чеченцев, отсутствовало понимание абсолютной несовместимости двух таких явлений как политика и традиции, что и обусловливало почти полную изолированность друг от друга "чеченского государства" и традиционного чеченского народа.

     В отличие от официальных лидеров ЧРИ, лидеры ихванства более глубже смотрели на проблему строительства государства и были более логичны в своих действиях. Они понимали, что строительство государства может быть успешным лишь после предварительной "расчистки строительной площадки", то есть после решительного, без всяких компромиссов и колебаний искоренения традиционных кровнородственных и родоплеменных "пережитков", в итоге чего государство не только станет единственной формой общественной организации, но и будет востребовано самим обществом, потерявшим свою естественную структуру. Ихваны без лишнего шума, но действуя напористо и решительно, за довольно короткий период времени выстроили параллельную с государственной структурой организацию, более эффективно действующую и с более налаженной системой управления, чем имели в своем распоряжении официальные власти ЧРИ. Основой этой организации, ее "первичными ячейками" являлись "джамааты" - сугубо территориальные объединения, полностью игнорирующие и нарочито отвергающие кровнородственные и родоплеменные генеалогии входящих в них молодых людей, что не могли себе позволить структуры официального ЧРИ, вынужденные "сквозь пальцы" смотреть на клановость в штатах госучреждений. Умело обличая коррумпированность государственных чиновников и их протекцию своим родственникам, а вместе с этим и сам институт кровного родства, обеспечивающий, по словам ихванских идеологов, безопасность и покровительство как предателям независимости, так и "вероотступникам", ихваны вели "войну на два фронта" - против чеченского традиционализма и против официальной государственной власти. Сокрушив то и другое, ихваны автоматически оказывались не только единственной силой, способной создать общественный порядок, но и сам этот порядок, созданный ихванами, уже был бы избавлен от парализующей его "конкуренции" со стороны традиционных структур чеченского общественного самоуправления, то есть стал бы четко и безотказно действующим механизмом. У ихванов, бесспорно, было достаточно сил и средств, чтобы, ниспровергнув официальную власть, занять ее место, но их останавливало понимание, что чеченский народ, придерживающийся традиций, отвергнет их.

     Ихваны совершенно справедливо усматривали главное препятствие на пути строительства государства именно в системе кровнородственных отношений, а не в тайпах и тукхамах, которые, лишенные кровнородственной базы, сами собой в короткое время рассыпались бы. Но и идеологи ихванства не могли прямо заявлять о своем враждебном отношении к кровнородственным объединениям, так как это означало бы открыто выступить против святости кровного родства, отмеченной в Коране и хадисах пророка (а.с.с.). Так, Коран предписывает: "Бойтесь же Аллаха, именем которого вы предъявляете друг к другу свои права, и бойтесь разорвать родственные связи между собой. Воистину, Аллах всегда наблюдает за вами" (4:1). Насколько важным и необходимым считал пророк (а.с.с.) поддержание родственных уз показывает то, что посланник Аллаха включил эту обязанность в число важнейших целей своей священной миссии. Приведу достоверный хадис, переданный Муслимом: "Однажды я зашел к пророку (а.с.с.) в Мекке и спросил его: "Кто ты?" Он ответил: "Пророк". Я спросил: "А кто такой пророк?" Он ответил: "Меня послал Аллах". Я спросил: "С чем же Он послал тебя?" Он сказал: "Он послал меня с велением поддерживать родственные связи, разбивать идолов и поклоняться одному лишь Аллаху и никому более наряду с Ним..."

     Лишенные возможностей прямого публичного покушения на кровнородственные связи, идеологи ихванства подрывали их "опосредованно", вовлекая молодежь в систему "джамаатов", которые создавались не просто без учета кровнородственных генеалогий входящих в них молодых людей, но и с отрицанием любых иных признаков идентичности, кроме религиозной (сугубо в ихванской специфике). При таком организационном принципе фактором сплоченности остается лишь формальная сторона Ислама, отождествляемого с идеей интернационального, безродного "исламского" государства. Однако достаточно смены нескольких поколений, чтобы огосударствленная масса, безродный люд, отказался от Ислама в пользу государства, отделив его от мечети: или фактически, как в Саудовской Аравии, или фактически и юридически, как в демократической Турции. Как этот процесс протекает, мы можем воочию наблюдать на примере сегодняшнего Ирана. Прошло чуть более двадцати лет (время одного поколения) после совершения в этой стране "исламской революции", лидер которой аятолла Хомейни многократно заявлял о том, что Ислам неотделим от государства, как 80 процентов иранского населения уже поддерживают не духовную, а светскую, ориентированную на западную демократию, власть президента Хаттами. На подобную эволюцию мировоззренческой парадигмы обречено население любого государства, которое отождествляет себя с государством - как бы оно ни называлось: светским или исламским. Государство имеет такую природу, что от соединения его идеи с какой-нибудь, даже самой святой идеей, в конце концов остается само государство с его изначально секуляризованной сутью.

     Но вернемся к самому началу этого запрограммированного процесса, к деятельности чеченских ихванов. Оказавшись в "джамаате" (которые при любой возможности организовывались на интернациональной основе), молодые люди, подвергаемые систематической идеологической обработке, начинали относиться ко всем "не ихванам" как к "полуязычникам" или даже "отступникам", а с учетом того, что ихваны теснее всего соприкасались в домашнем быту со своими родственниками, то враждебное отношение проявлялось прежде всего к ним. Дополнительно к этому, ихваны в своих "джамаатах" обеспечивались всем необходимым материальным достатком: деньгами, военной экипировкой и оружием, продовольственным содержанием и транспортом, что разрывало не только эмоциональные, но и "экономические" связи между ихванами и их родственниками. В итоге, изгнав со своей земли "иванов не помнящих родства", чеченцы заполучили враждебную ко всем их традициям и даже национальной сущности организацию "ихванов не помнящих родства". Но если первые действовали как открытые враги и пытались навязать чеченцам чуждые и пустые для них фикции "конституционного порядка", то вторые выступали с позиций "очищения Ислама от новшеств", установления "шариатского порядка", хотя ихванство, отрицающее предписанную Кораном и сунной кровнородственную общинность мусульман, то есть, по сути, отрицающее чистый коранический шариат внедрением "госшариата" ханбалийского толка, представляет собой в полном смысле "новый (модернистский) Ислам". И с этой точки зрения является бегством от Ислама, так как исламская религия неотъемлема от той кровнородственной, общинной социальной среды, которая для нее установлена Всемогущим Творцом.

     В предыдущей главе я отмечал уже как единую "теоретическую базу" (созданную концепцией "исламского государства" Ибн Таймийа) строительства Саудовского государства и Имамата, так и упорство, с которым администрация Имамата подрывала традиционные, кровнородственные и родоплеменные устои чеченского общества. Конечно, причина такого подрыва заключена в самой природе государства, в его всемерном стремлении сокрушить все альтернативные узлы общественной власти и влияния, чтобы установить свое полное и безраздельное господство над населением. Тем не менее, если Халифат первых четырех праведных халифов (да будет ими доволен Аллах) неукоснительно соблюдал кровнородственную и родоплеменную структуру исламского общества, установленную в Мединской Конституции нашего пророка (а.с.с.), если последующие арабские и османские имперские династии не совершали целенаправленных враждебных действий по отношению к традиционным кровнородственным и родоплеменным общественным институтам, допуская лишь их постепенную, по мере усиления государственности, девальвацию, то впервые ихванами в Саудовской Аравии и администрацией имама Шамиля в Чечении были начаты прямые репрессивные меры против традиционных общественных институтов. Никто из историков, насколько мне известно, не проводил этой аналогии между государствами Саудидов и Шамиля, но от этого сходство между ними не становится менее очевидным.

     При всем этом следует отметить тот, на первый взгляд парадоксальный факт, что именно в Чечении, где сохраняются наиболее близкие к исходному сакральному образцу параметры традиционной общинной жизни, существует, как это в свое время имело место и с утверждением Имамата Шамиля, самая неблагоприятная для укоренения ихванства социальная почва. Причины того, что чеченские ихваны оказались в центре внимания российских и мировых СМИ, объясняются идущей войной и попытками московских политиков и политизированных этнологов дискредитировать силы чеченского Сопротивления, огульно называя их "ваххабистами". Между тем ихванство, как идеология, проявляет себя только в мирный период, когда возникают проблемы, связанные с выбором той или иной модели общественного обустройства Чечении. Что касается военного периода, то ихваны, будучи в абсолютном своем большинстве искренними мусульманами, сражаются за те же священные идеалы Ислама, за которые сражаются и чеченские традиционалисты. Проблема искоренения ихванской идеологии заключается не в людях, как таковых, не в ихванах, а в ихванстве, которое дает свои ростки там, где слабеют кровнородственные, общинные связи и приходят в деформированное состояние традиционные, родоплеменные структуры организации общества. Отсюда вытекает и метод борьбы с ихванской идеологией: он заключается в реальном воссоздании и укреплении общинных, родоплеменных основ и структур социальной жизни, то есть в возрождении чистого, коранического Ислама, социальный аспект которого мы находим в Мединской Конституции нашего пророка (а.с.с.), где четко обозначены кровнородственная и родоплеменная иерархичность мусульманского общества и доминирует предписанный Кораном принцип коллективной ответственности.

     Следует отметить, что к возрождению чистого коранического Ислама призывал и Сейид Кутб, чьи произведения стали идеологической базой ихванства и который принял за свои взгляды мученическую смерть от рук светских властей Египта. В своем последнем произведении "Вехи на пути", ставшем его завещанием и главным идейным руководством для движения ихванов, Сейид Кутб писал: "Весь мир на Востоке и на Западе, мусульманский и немусульманский, верующий и атеистический, вернулся к джахилийе. Варварство, в котором погряз сегодняшний мир, отвратительнее, чем то, которое предшествовало исламу".

     Однако, окинув беглым взглядом доисламский мир аравийских арабов, варваров, мы увидим кровнородственную и родоплеменную структуру общества. Эта ли структура являлась той "джахилией", которую уничтожил своей священной деятельностью наш пророк (а.с.с.)? Нет, потому что приняв Ислам, арабы не только сохранили в полной мере существовавшую прежде традиционную структуру общества, но и укрепили ее под прямым руководством посланника Аллаха, который привел ее в полностью завершенный вид, свидетельством чему является составленная им Мединская Конституция. Я мог бы привести множество свидетельств: и о том, что иноземец, приняв Ислам, мог вступить в мусульманскую умму только через "усыновление" его каким-нибудь племенем арабов-мусульман, и о том, что йеменские арабы с принятием Ислама ликвидировали насчитывающее тысячелетнюю историю государство и вернулись в родоплеменной строй, и о приводимом ибн Халдуном призыве праведного халифа Умара (да будет им доволен Аллах): "Изучайте генеалогии ваших племен и не уподобляйтесь набатейцам Месопотамской равнины, которые на вопрос "кто вы?" отвечают из какой они деревни", и многое другое. Пока же отмечу, что современный мир - и Запад, и Восток, и верующий, и атеистический, стал "джахилийским" именно потому, что отошел от общинных, кровнородственных и родоплеменных начал, попав в дьявольские сети государства. Чеченские ихваны сегодня еще помнят родство, еще не заглушен в них голос крови, но, сражаясь с "иванами не помнящими родства", они могут и сами превратиться в их подобие - "ихванов не помнящих родства", так как уже сегодня уподобились "набатейцам Месопотамской равнины", от сходства с которыми предостерегал мусульман праведный халиф Умар, и на вопрос "кто вы?" называют в ответ не тайп, а селение.

     Я полностью поддерживаю слова Сейида Кутба о том, что "Ислам нуждается в возрождении". Но не могу принять те средства, которые он предлагал для этого: "Возрождение начинается меньшинством, которое изолируется от общества варварства и противится ему, не признает для себя в нем ни родины, ни семьи, ни связи, ни закона, ни обычая". Такое тотальное отрицание "родины, семьи, связи, закона и обычая" "меньшинством" (ихванами) изолирует их от общества, превращает в замкнутую касту, но, что трагичнее всего, разрывает великие узы кровного родства, на которых и выстраивается тот чистый коранический Ислам в его общественном аспекте, к возрождению которого и призывает ихванство. То есть, ихваны сокрушают тот фундамент, на котором только и может возродиться провозглашаемый ими первозданный Ислам, разрывают узы, о которых, как поведал пророк (а.с.с.) Всемогущий Аллах сказал: "Я - Милостивый (ар-Рахман) и Я сотворил родственные связи (ар-рахиму), образовав это слово от Своего имени, и Я награжу того, кто станет их поддерживать, а того, кто будет их порывать, Я отделю от Себя" (Аль Бухари, а также Ахмад, Абу Дауд и ат-Тирмизи).

     Ихваны, которых ведет преданность Исламу, способны понять и принять эти священные ценности, и поэтому для грядущего возрождения традиционного общества в Чечении угрозу представляют не ихваны, которые, будучи верными Исламу, никогда не пойдут против коранических образцов общественного устройства, реализованного пророком (а.с.с.) в мединской умме и первыми праведными халифами в раннем Халифате. Напротив, они станут самыми стойкими сторонниками возрождения кровнородственных, общинных основ исламского общества. Угрозу традиционному обществу представляют собой светские, огосударствленные чеченцы - носители "гражданского мышления". Для них вообще не существует религиозных святынь, это, в большинстве своем, предатели своего народа, не братья по крови и вере, как чеченские традиционалисты, не братья по вере, как ихваны, а "собратья сатаны", как называет изменников Коран (14:19). Именно эти чеченцы сегодня выступают в качестве сплоченного пророссийского блока и именно им - для избежания внутричеченских конфликтов, для избежания усиления в чеченском национальном организме болезни цивилизованного вырождения - мы должны дать возможность отделиться, если они не захотят возрождать Национальный Порядок, ядром которого должна стать Южная (горная) Чечения. Россия приобретет несколько сот тысяч новых граждан, зато чеченская нация избавится от ориентированного на прогресс и цивилизацию балласта: "черное", в аксиологическом смысле, будет отделено от "белого", чтобы все не стало "серым".

     Возвращаясь к Тишкову, необходимо отметить, что он совершенно неверно оценивает ситуацию, обвиняя "исламских радикалов", то есть ихванов, в антиэтатической деструктивности. Напротив - и это следует еще раз подчеркнуть, - угроза огосударствления, нависшая в послевоенный мирный период 1996-1999 годов над чеченцами, именно благодаря целенаправленной и упорной деятельности лидеров и идеологов ихванства по подрыву кровнородственных уз была, как никогда, реалистичной. Главным образом потому, что прикрывались они священным авторитетом Ислама.

     Россия, начав в 1999 году очередную войну, избавила нас от этой участи. Изгнав ее армию в 1996 году со своей земли, мы думали, что добились победы в Вечной войне, обрели желанную независимость. Однако это оказалось иллюзией: во-первых, изгнав "иванов", мы взамен получили "ихванов", еще более рьяно искоренявших наши традиции, чем "иваны"; во вторых, в общественном сознании все более укоренялось губительное отождествление понятий "национальная независимость" и "государственная независимость", тогда как эти понятия полностью антагонистичны друг другу. Как это ни покажется кощунственным, о реальной победе мы можем говорить только теперь, когда из чеченской земли вырван тлетворный источник цивилизации, рассадник разврата и безродного смешивания, безостановочный конвейер, производивший "граждан" - город Грозный, разрушенный до основания тысячами тонн российских бомб, снарядов и ракет.

     Наверное, в становлении любой империи есть свой "Грозный": вначале крепость, утверждающая приход империи на землю "варваров", их грубое насильственное приобщение" к "благам цивилизации", а затем город, становящийся источником более тонкого воздействия по религиозному и национальному разложению "туземцев" - через политику, в которой "кнут" или заменяется, или сочетается с отравленным "пряником". Город всегда, во все времена тянет к себе всю грязь и мерзости цивилизации, в нем уютно чувствуют себя все смертные пороки, он, словно мощный магнит, притягивает к себе все отбросы общества, всех нравственных мутантов и изгоев. Если для цивилизованных обществ город является всего лишь наиболее концентрированным сосредоточием бездуховных, потребительских ценностей, источником наиболее доступного "хлеба" и наиболее масштабных и ярких "зрелищ", то для традиционного общества город - это зияющая рана на его теле, гангренозное гниение, раковая опухоль. Ибо город не может существовать вне государственной системы, или сам не быть государством. Чем, как не государственным аппаратом принуждения и регулирования управлять скопищем людей, утерявших кровнородственные связи и родоплеменную организацию? Как без государства может функционировать усложненная и громоздкая городская инфраструктура? И если государство есть антипод традиционного общества, Национального Порядка, то несовместимость этих двух общественных систем наиболее остро проявляет себя именно в городе - в этой квинтэссенции безродности и аморальности, в месте, где с наибольшей интенсивностью подвергается порче земля.

     В исторической проекции появление города завершает разрушение родоплеменных отношений и знаменует собой зарождение государства. "Недаром высятся грозные стены вокруг новых укрепленных городов: в их рвах зияет могила родового строя, а их башни достигают уже цивилизации", - замечал в свое время Фридрих Энгельс. Процесс возрождения наций может продвигаться лишь в направлении, обратном от процесса урбанизации. Россия не понимала и не понимает, что, разрушая Грозный, она уничтожала свой оплот в Чечении, что ее снаряды и бомбы взрывали не столько чеченские жилища, сколько основы империи. Ради создания империи русский народ пожертвовал всем: и священными узами кровного родства (став сообществом "иванов, не помнящих родства"), и великой нравственной силой религии, и национальным духом. Жертвы эти оказались напрасными - империя рушится. Русский "Иван" никогда не был для чеченцев "Грозным" в силу своего оружия и многочисленности войск; его сила заключалась в той цивилизаторской роли, которую играли в общественной жизни варваров воздвигаемые им на окраинах империи крепости и города. И вполне закономерно, что неподвластный никому и ничему, кроме Бога и Его священных законов, чеченский народ стал первым, кто в руинах поверженных имперских городов увидел не удручающую картину разрухи и общественного хаоса, а великое знамение Возрождения нации - из духовной грязи, из нравственного тлена, из дьявольских наваждений культа цивилизации, культа "золотого тельца". К нам приходит осознание, что для того, чтобы остаться чеченцами и мусульманами, мы должны изменить мир к лучшему, иначе этот мир изменит нас к худшему. Осознание, что не может быть компромисса с сатанизмом, что нужен постоянный Джихад по очищению мира. После того, как иблис соблазнил наших прародителей (мир им) в раю, люди и иблис, как свидетельствует Коран, низвергнуты из рая "будучи врагами друг другу" (2:36). Только сражаясь с сатаной в себе и вокруг себя, только устраняя то зло и заблуждения, что он сеет на земле, мы можем заслужить возвращение в рай. Именно поэтому, с уничтожением Грозного, мы победили Россию. Мы победили, даже если "иван" пока еще находится на нашей земле; недалеко то время, когда Чечения станет жить и без "Ивана", и без "Ихвана" и без Грозного. Теперь мы четко знаем, в чем заключается истинный первозданный, коранический Ислам. Мы ясно осознаем, что жить по Исламу и в то же время обеспечить подлинную национальную независимость возможно, лишь воссоздав во всей ее завершенной гармонии кровнородственный и родоплеменной Национальный Порядок.

     Кто знает: может быть и русский народ, встретив в Чечении нечто, что выше и мощнее стереотипов его миропонимания, его ослепленности блеском раздувшегося в самодовольном грехе цивилизованного мира, уловит в сполохах войны отблеск древней, непреходящей Истины и вернет себе сознание родства единой Крови, единой Веры, единой Земли, разорвет калечащие тело и душу нации оковы государственности и возвратит себе потерянную память о Святой Руси. Для этого ему нужно расслышать все громче и тревожнее звучащие вопросы времени: кем ты стал ныне, русский народ? Что тебя ожидает в грядущем? Пойдешь ли ты безропотной массой к окончательной духовной и физической гибели, или изберешь тот единственный путь, который сулит тебе спасение? Далее>>>>